![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Митина любовь
May. 7th, 2010 01:23 amТакой круглоголовый мальчик, с нежными торчащими ушами и тонкой трогательной шеей – мальчик как мальчик.
И мама.
Невероятно красивая, ни у кого такой не было – у всех мамы обычные, а у него – красавица, с большими глазами, длинными волосами – он обожает смотреть, как она их расчесывает по утрам – наклонив голову , большой щеткой.
С такой мамой не нужен и папа – он и не интересовался никогда – где тот папа, был ли, есть ли.
Он и мама.
И все.
Вокруг – постоянный аромат каких-то пряных тайн – недомолвки, обрываются на полуслове фразы – нет, нет, ты убиваешь меня – говорит мама в телефон. Он играет в машинки у ее ног, наезжая грузовичком на ее мягкий тапок с помпоном – Ах, Митя, не мешай, маленький – и снова в телефон – Виктор, это невыносимо. – Что значит, я сгущаю краски! Трубка летит на телефон, тот коротко звякает, а мама уходит в кухню, и там курит в темноте.
Он гладит ее по руке, она оборачивается, садится на колени перед ним, он видит ее большие темные глаза в слезах совсем близко.
- Митенька, правда, нам никто не нужен? Правда? – она жарко его целует – в лоб, в нос, в щеки, в макушку – он раздувает ноздри, слыша аромат ее духов и дыма от сигареты, которую она так и держит в правой руке, - маленький мой, мой самый любимый – поцелуи, объятия.
Потом они лежат в темноте на ее кровати, и она рассказывает сказки про драконов и принцесс, и он силится не заснуть, так это прекрасно – и мамин запах, и ее прохладная рука, и хрипловатый голос, и страшная сказка…
На следующий вечер в доме гости, и он объедается конфетами так, что его тошнит.
Он помнит свою стыдную слабость и ужас, и он держит маму за руку или за платье, пока она умывает его холодной водой.
Потом она сидит у его постели, и он все не выпускает ее, а она порывается уйти – там, в комнате, он знает, остался еще один гость, он слышит его шаги и дыхание, и звяканье посуды, и как только мама пытается встать, он еще крепче хватает ее и тоненько хнычет.
Мама растерянно оглядывается на желтый свет, бьющий сквозь приоткрытую дверь:
- Митенька, сынок, ты полежи тут, я не буду закрывать дверь, если что – ты меня зови, хорошо?
Он отрицательно машет головой, и она почти просит его, и он снова машет головой слева направо.
Но потом он, видимо, все же задремывает, упускает мамину руку, потому что слышит сквозь сон, как мама шепчет, заглядывая в его комнату, - спит, спит, заснул, я сейчас.
Он хочет сказать, что он вовсе не спит, но не может – словно та принцесса, о которой рассказывала мама, скованная сном и немотой – и окончательно проваливаясь в темную тишину, слышит какие-то всхлипы и шепот, мамин и чей-то еще.
Он живет в неустойчивом зыбком царстве слез и жарких поцелуев, неожиданных ночных звонков и ласкового маминого смеха, дом полон каких-то неприличных тайн, как царский дворец, но когда бабушка, к которой его иногда отвозят на выходных или даже посреди недели на несколько дней, пытается его расспросить, он молчит, угрюмо глядя на бахрому скатерти. Он не любит приезжать к бабушке – она вечно говорит про него – бедный ребенок, и гладит по голове, словно он сиротка или дурачок – у них во дворе есть такой - тихий улыбчивый мальчик, которого водят везде за руку родители, хотя он уже ходит в школу. Какую-то специальную – и вот бабушка тоже жалостливо говорит про него – бедный ребенок, так же, как другие про этого мальчика. И мама всегда ругается с бабушкой, иногда громко, иногда тихо, и всегда у нее виноватое лицо, словно она разбила чашку или сломала чужую игрушку.
( ... )
И мама.
Невероятно красивая, ни у кого такой не было – у всех мамы обычные, а у него – красавица, с большими глазами, длинными волосами – он обожает смотреть, как она их расчесывает по утрам – наклонив голову , большой щеткой.
С такой мамой не нужен и папа – он и не интересовался никогда – где тот папа, был ли, есть ли.
Он и мама.
И все.
Вокруг – постоянный аромат каких-то пряных тайн – недомолвки, обрываются на полуслове фразы – нет, нет, ты убиваешь меня – говорит мама в телефон. Он играет в машинки у ее ног, наезжая грузовичком на ее мягкий тапок с помпоном – Ах, Митя, не мешай, маленький – и снова в телефон – Виктор, это невыносимо. – Что значит, я сгущаю краски! Трубка летит на телефон, тот коротко звякает, а мама уходит в кухню, и там курит в темноте.
Он гладит ее по руке, она оборачивается, садится на колени перед ним, он видит ее большие темные глаза в слезах совсем близко.
- Митенька, правда, нам никто не нужен? Правда? – она жарко его целует – в лоб, в нос, в щеки, в макушку – он раздувает ноздри, слыша аромат ее духов и дыма от сигареты, которую она так и держит в правой руке, - маленький мой, мой самый любимый – поцелуи, объятия.
Потом они лежат в темноте на ее кровати, и она рассказывает сказки про драконов и принцесс, и он силится не заснуть, так это прекрасно – и мамин запах, и ее прохладная рука, и хрипловатый голос, и страшная сказка…
На следующий вечер в доме гости, и он объедается конфетами так, что его тошнит.
Он помнит свою стыдную слабость и ужас, и он держит маму за руку или за платье, пока она умывает его холодной водой.
Потом она сидит у его постели, и он все не выпускает ее, а она порывается уйти – там, в комнате, он знает, остался еще один гость, он слышит его шаги и дыхание, и звяканье посуды, и как только мама пытается встать, он еще крепче хватает ее и тоненько хнычет.
Мама растерянно оглядывается на желтый свет, бьющий сквозь приоткрытую дверь:
- Митенька, сынок, ты полежи тут, я не буду закрывать дверь, если что – ты меня зови, хорошо?
Он отрицательно машет головой, и она почти просит его, и он снова машет головой слева направо.
Но потом он, видимо, все же задремывает, упускает мамину руку, потому что слышит сквозь сон, как мама шепчет, заглядывая в его комнату, - спит, спит, заснул, я сейчас.
Он хочет сказать, что он вовсе не спит, но не может – словно та принцесса, о которой рассказывала мама, скованная сном и немотой – и окончательно проваливаясь в темную тишину, слышит какие-то всхлипы и шепот, мамин и чей-то еще.
Он живет в неустойчивом зыбком царстве слез и жарких поцелуев, неожиданных ночных звонков и ласкового маминого смеха, дом полон каких-то неприличных тайн, как царский дворец, но когда бабушка, к которой его иногда отвозят на выходных или даже посреди недели на несколько дней, пытается его расспросить, он молчит, угрюмо глядя на бахрому скатерти. Он не любит приезжать к бабушке – она вечно говорит про него – бедный ребенок, и гладит по голове, словно он сиротка или дурачок – у них во дворе есть такой - тихий улыбчивый мальчик, которого водят везде за руку родители, хотя он уже ходит в школу. Какую-то специальную – и вот бабушка тоже жалостливо говорит про него – бедный ребенок, так же, как другие про этого мальчика. И мама всегда ругается с бабушкой, иногда громко, иногда тихо, и всегда у нее виноватое лицо, словно она разбила чашку или сломала чужую игрушку.
( ... )
