strogaya_anna

Такой круглоголовый мальчик, с нежными торчащими ушами и тонкой трогательной шеей – мальчик как мальчик.
И мама.
Невероятно красивая, ни у кого такой не было – у всех мамы обычные, а у него – красавица, с большими глазами, длинными волосами – он обожает смотреть, как она их расчесывает по утрам – наклонив голову , большой щеткой.
С такой мамой не нужен и папа – он и не интересовался никогда – где тот папа, был ли, есть ли.
Он и мама.
И все.
Вокруг – постоянный аромат каких-то пряных тайн – недомолвки, обрываются на полуслове фразы – нет, нет, ты убиваешь меня – говорит мама в телефон. Он играет в машинки у ее ног, наезжая грузовичком на ее мягкий тапок с помпоном – Ах, Митя, не мешай, маленький – и снова в телефон – Виктор, это невыносимо. – Что значит, я сгущаю краски! Трубка летит на телефон, тот коротко звякает, а мама уходит в кухню, и там курит в темноте.
Он гладит ее по руке, она оборачивается, садится на колени перед ним, он видит ее большие темные глаза в слезах совсем близко.
- Митенька, правда, нам никто не нужен? Правда? – она жарко его целует – в лоб, в нос, в щеки, в макушку – он раздувает ноздри, слыша аромат ее духов и дыма от сигареты, которую она так и держит в правой руке, - маленький мой, мой самый любимый – поцелуи, объятия.
Потом они лежат в темноте на ее кровати, и она рассказывает сказки про драконов и принцесс, и он силится не заснуть, так это прекрасно – и мамин запах, и ее прохладная рука, и хрипловатый голос, и страшная сказка…
На следующий вечер в доме гости, и он объедается конфетами так, что его тошнит.
Он помнит свою стыдную слабость и ужас, и он держит маму за руку или за платье, пока она умывает его холодной водой.
Потом она сидит у его постели, и он все не выпускает ее, а она порывается уйти – там, в комнате, он знает, остался еще один гость, он слышит его шаги и дыхание, и звяканье посуды, и как только мама пытается встать, он еще крепче хватает ее и тоненько хнычет.
Мама растерянно оглядывается на желтый свет, бьющий сквозь приоткрытую дверь:
- Митенька, сынок, ты полежи тут, я не буду закрывать дверь, если что – ты меня зови, хорошо?
Он отрицательно машет головой, и она почти просит его, и он снова машет головой слева направо.
Но потом он, видимо, все же задремывает, упускает мамину руку, потому что слышит сквозь сон, как мама шепчет, заглядывая в его комнату, - спит, спит, заснул, я сейчас.
Он хочет сказать, что он вовсе не спит, но не может – словно та принцесса, о которой рассказывала мама, скованная сном и немотой – и окончательно проваливаясь в темную тишину, слышит какие-то всхлипы и шепот, мамин и чей-то еще.
Он живет в неустойчивом зыбком царстве слез и жарких поцелуев, неожиданных ночных звонков и ласкового маминого смеха, дом полон каких-то неприличных тайн, как царский дворец, но когда бабушка, к которой его иногда отвозят на выходных или даже посреди недели на несколько дней, пытается его расспросить, он молчит, угрюмо глядя на бахрому скатерти. Он не любит приезжать к бабушке – она вечно говорит про него – бедный ребенок, и гладит по голове, словно он сиротка или дурачок – у них во дворе есть такой - тихий улыбчивый мальчик, которого водят везде за руку родители, хотя он уже ходит в школу. Какую-то специальную – и вот бабушка тоже жалостливо говорит про него – бедный ребенок, так же, как другие про этого мальчика. И мама всегда ругается с бабушкой, иногда громко, иногда тихо, и всегда у нее виноватое лицо, словно она разбила чашку или сломала чужую игрушку.
К тому времени, он разъяснил для себя, почему бабушка сердится, а мама плачет, он был уже высоким плечистым подростком, которому никто не давал его тринадцати лет.
Когда-то казавшаяся высокой мама была с него ростом, и ей больше не приходилось садиться на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
Однажды мама, встретив его из школы, сказала, что хочет с ним поговорить про очень важное дело.
Он внимательно слушал, как она, запинаясь и краснея, говорила ему, что хочет выйти замуж, что тот человек хороший и любит ее, и она его тоже, и она очень хочет наконец быть счастливой, но все равно – она хочет, чтобы он ее понял и дал согласие. Она добавила, что как он решит, так и будет.
Он смотрел на нее внимательно, на ее лицо, такое родное, которое в этот момент было похоже на яркий флажок на ветру, так оно трепетало.
Он смотрел на нее, понимая, что она в его власти, и когда заметил слезы, которые начали медленно наполнять ее глаза, только тогда важно кивнул и сказал, что он не против.
Она его обняла и засмеялась, и заплакала, говоря, что она очень рада, и что – он тебе понравится, вот увидишь, вы подружитесь!
И сказала, что завтра она их познакомит.
Она весь день суетилась, убирая тщательно дом, и меняла занавески, и гоняла его в магазин то за тем, то за этим, и затеяла печь пирог, сверяясь с толстой книгой, которая всегда стояла на верхней полке, и он уже слегка пожалел, что дал согласие на всю эту суету.
Пирог ее, как всегда, не получился, пригорел, а внутри был сырой, и она расстроилась, и он тогда великодушно сказал, что в кулинарии на углу можно купить торт – что пироги – это какое-то мещанство – кто сейчас печет пироги, и вообще, если она сказала своему будущему мужу, что она отличная повариха, то лучше сразу отказаться от этой вздорной затеи, если, конечно, тот не умеет готовить сам.
Она обернулась к нему и улыбнувшись, сказала:
- Знаешь, Митька, ты абсолютно прав, не буду я покупать торт и выкидывать этот пирог. Если он меня любит, то и без пирогов, правда же? – и пошла наряжаться.
С этим Павлом, который умял подгоревший пирог, она прожила шесть лет, пока он не умер однажды от инфаркта – кто мог подумать, что у этого здоровяка слабое сердце?
Она постарела сразу, еще до похорон, словно арматура, на которой держалось ее молодое большеглазое лицо, поплыла и сломалась, и Митя заставлял ее одеваться и расчесывать волосы, которые словно потускнели и запылились.
Она больше не звонила подругам, не смеялась, не напевала, готовя завтрак – была словно тень- все читала, или просто лежала на диване, повернувшись лицом к стене.
Митя садился рядом с ней, гладил молча по голове, и иногда она поворачивалась, слабо улыбаясь тенью своей былой улыбки, и он спрашивал – не хочет ли она чего-нибудь. Он был рад, если она вдруг говорила, что хочет соленых огурцов с Кузнечного рынка или творога.
Он тогда бежал за покупками, и вернувшись, смотрел, как она ест – без аппетита, он понимал, что она ест чтобы его не обидеть.
Через год она немного пришла в себя, с удивлением обнаружив, что ее сын уже закончил первый курс института, и что если он не побреется с утра, то к обеду его лицо зарастает щетиной по самые глаза.
- Митя, у тебя девушка-то есть? – спрашивала она, и он молча кивал, причесываясь перед зеркалом в прихожей.
- Хоть бы познакомил, - улыбалась она застенчиво, и он отвечал, что обязательно познакомит, когда встретит самую лучшую.
Она провожала его на свидание, махала в окно, пока он шел до поворота, а потом пыталась что-нибудь приготовить – но готовить было незачем – мясо уже было пожарено, суп сварен, и яблоки лежали на деревянном блюде на кухне.
Она слонялась по убранной сыном квартире, потом съедала яблоко и, достав со шкафа старенькую гитару, тихонько пела.
Струны звенели в пустом доме, и ей казалось, что ей все еще восемнадцать лет, и что все впереди, и вот-вот будет счастье.
Потом она тихонько плакала, и когда раздавался звонок (Митя звонил ей обязательно) , она говорила в трубку – нет, нет, все нормально, я не скучаю, что ты, сынок, не волнуйся.
А Митя, повесив трубку, обращался к своей спутнице – всегда длинноволосой большеглазой девушке – После того, как умер муж, она очень сдала.
Он даже себе не признавался в том, что в каждой подружке он ищет ту, которая утолит его горькую нежную страсть, ту, которую он сможет обласкать своей чуть презрительной и жаркой любовью, кипевшей в нем с раннего детства.
Когда мама неожиданно снова вышла замуж за розоволицего финна и уехала с ним в Турку, он женился на пухленькой полногрудой девушке в мелких белокурых кудряшках.
Брак их был крепким и веселым, а когда родились близнецы Ваня и Аня, жена с удовольствием ездили с ними на Рождество и летом в Финляндию.
Митя почти не приезжал – переписывался по электронной почте, говорил, что много работает и времени нет.