слышать, как растет трава

В такую ночь мы, конечно, не спим (вы понимаете, мои милые, конечно, о чем я ).
А уж в ночь, вторую после полной луны, после душного томного дня - и не старайся.
Бессмысленно придумывать себе оправдания - я сама про себя все знаю.
Но я, конечно, из осторожных ведьм - я беладонну не смешиваю с мандрагорой (нет-нет!) - только молоко и мед моих слов, моих губ.
Я отливаю их в буквы - рассыпаю их на бумаге - широкий спектр действия, и пролонгированный эффект.
Главное - писать без ошибок. Без досадных опечаток, которые словно черные тараканы, шевелят усиками, тихо посмеиваясь.
Тараканы в буквенном зелье - не тот компонент, который нам нужен.
Портят все впечатление от прочтения.
Я не сплю, впереди вся ночь (за окном звуки города, живущего милой земной жизнью) - и если мое колдовство будет удачным, то шабаш мой продлится и дальше, и дольше, чем хотелось бы моим милым домашним и тем, что звонили мне сегодня, да так и не дозвонились.
Видимо, звонок их был не угоден моему сегодняшнему настрою.

слышать, как растет трава

В такую ночь мы, конечно, не спим (вы понимаете, мои милые, конечно, о чем я ).
А уж в ночь, вторую после полной луны, после душного томного дня - и не старайся.
Бессмысленно придумывать себе оправдания - я сама про себя все знаю.
Но я, конечно, из осторожных ведьм - я беладонну не смешиваю с мандрагорой (нет-нет!) - только молоко и мед моих слов, моих губ.
Я отливаю их в буквы - рассыпаю их на бумаге - широкий спектр действия, и пролонгированный эффект.
Главное - писать без ошибок. Без досадных опечаток, которые словно черные тараканы, шевелят усиками, тихо посмеиваясь.
Тараканы в буквенном зелье - не тот компонент, который нам нужен.
Портят все впечатление от прочтения.
Я не сплю, впереди вся ночь (за окном звуки города, живущего милой земной жизнью) - и если мое колдовство будет удачным, то шабаш мой продлится и дальше, и дольше, чем хотелось бы моим милым домашним и тем, что звонили мне сегодня, да так и не дозвонились.
Видимо, звонок их был не угоден моему сегодняшнему настрою.

Пепел на клавиатуре

Да, и всякий раз, когда на клавиатуру падает пепел, я вздрагиваю, очнувшись - и торопливо сдуваю его, и мне каждый раз мерещится, что в этот же момент где-то кто-то в какой-то комнате поставил кому-то мат, мягко стукнув подбитым войлоком подножьем черного коня, склонившись над шахматной доской (бледная тень удовлетворенной улыбки мелькнула на чьём-то лице, и капля пота, так долго петлявшая по нахмуренному лбу, сорвалась с кончика нос и упала на белую (а на самом деле чуть желтоватую клетку).
или где-то , на какой-то съемочной площадке в большом гулком павильоне толстый растрепанный мужчина громко сказал - Стоп, снято. А девушка в красной куртке сломала ноготь о молнию.
или в неведомой квартире кофе, вспенившись рыхлой пористой пеной, перелился через край медной турки, залив белую до того плиту. И двое отпрянули друг от друга, расцепив объятия и посмотрели на нее. Опять, - сказала женщина и выключила газ.
Или тот, кого я когда -то любила, содрогнувшись последней каплей своей бесполезной одинокой любви, откинулся на подушку и закрыл глаза.
Но когда серый пепел слетает с черной клавиатуры, я опять зависаю над строчкой, забывая стряхивать его в круглую пепельницу, и только моя белая кошка, уютно зевая розовой нежной пастью, следит за дымом моей сигареты, и думает про себя - ну что за неряха, право...

Пепел на клавиатуре

Да, и всякий раз, когда на клавиатуру падает пепел, я вздрагиваю, очнувшись - и торопливо сдуваю его, и мне каждый раз мерещится, что в этот же момент где-то кто-то в какой-то комнате поставил кому-то мат, мягко стукнув подбитым войлоком подножьем черного коня, склонившись над шахматной доской (бледная тень удовлетворенной улыбки мелькнула на чьём-то лице, и капля пота, так долго петлявшая по нахмуренному лбу, сорвалась с кончика нос и упала на белую (а на самом деле чуть желтоватую клетку).
или где-то , на какой-то съемочной площадке в большом гулком павильоне толстый растрепанный мужчина громко сказал - Стоп, снято. А девушка в красной куртке сломала ноготь о молнию.
или в неведомой квартире кофе, вспенившись рыхлой пористой пеной, перелился через край медной турки, залив белую до того плиту. И двое отпрянули друг от друга, расцепив объятия и посмотрели на нее. Опять, - сказала женщина и выключила газ.
Или тот, кого я когда -то любила, содрогнувшись последней каплей своей бесполезной одинокой любви, откинулся на подушку и закрыл глаза.
Но когда серый пепел слетает с черной клавиатуры, я опять зависаю над строчкой, забывая стряхивать его в круглую пепельницу, и только моя белая кошка, уютно зевая розовой нежной пастью, следит за дымом моей сигареты, и думает про себя - ну что за неряха, право...

Ну ночь такая - в голову лезет всякая чушь

- Я выкурила весь Парламент, - грустно сказала я сыну на днях.
- А, я так и думал, что тогда, в начале 90-х без тебя не обошлось, - ответил мне флегматично сын.
- Хватит шутить, - сказала я, - сходи в магазин, купи блок.
- Ясно, парламент продается блоками, - продолжил он мрачно, - что за страна...

Ну ночь такая - в голову лезет всякая чушь

- Я выкурила весь Парламент, - грустно сказала я сыну на днях.
- А, я так и думал, что тогда, в начале 90-х без тебя не обошлось, - ответил мне флегматично сын.
- Хватит шутить, - сказала я, - сходи в магазин, купи блок.
- Ясно, парламент продается блоками, - продолжил он мрачно, - что за страна...

Ангел

Деньги, деньги…
Они нужны были срочно. К утру.
Потому что без денег он начинал осыпаться жухлой позолотой, раздраженно лежать на узкой кровати, закинув за голову руки, и на ее беспомощные попытки угодить лишь фыркал, как фыркает оскорбленная сеном лошадь, стоя на цветущем июльском лугу.
Было бесповоротно одиннадцать вечера – окно напротив погасло – там жил пунктуальный, как электронные часы, человек – не сосед, он поднимался к себе по лестнице соседней парадной, но слепая шершавая стена колодезного двора смотрела в их скромную спальню.
Окно погасло, и он лежал на кровати с лицом оскорбленного в лучших своих ожиданиях лорда, случайно забредшего в хижину бедняка. Она надела ветровку и взяла ключи – у них были одни ключи на двоих, т.е. это были ее ключи, от ее квартиры, где он поселился, как ангел или приведение, два месяца назад, моментально отозвавшись на ее затуманенный взгляд в толпе на пляже.
Ключи звякнули диссонансным лязгом, он поморщился – ну что ты как телка боталом! – прошипел с отвращением, и она испуганно зажала связку в руке.
Когда закрывала дверь, ей вслед прилетело – Сигарет принеси!
Да, конечно, сигарет, сигарет и мяса – без них он не жил, не улыбался, и не любил ее на узкой старой кровати.
( ... )



Ангел

Деньги, деньги…
Они нужны были срочно. К утру.
Потому что без денег он начинал осыпаться жухлой позолотой, раздраженно лежать на узкой кровати, закинув за голову руки, и на ее беспомощные попытки угодить лишь фыркал, как фыркает оскорбленная сеном лошадь, стоя на цветущем июльском лугу.
Было бесповоротно одиннадцать вечера – окно напротив погасло – там жил пунктуальный, как электронные часы, человек – не сосед, он поднимался к себе по лестнице соседней парадной, но слепая шершавая стена колодезного двора смотрела в их скромную спальню.
Окно погасло, и он лежал на кровати с лицом оскорбленного в лучших своих ожиданиях лорда, случайно забредшего в хижину бедняка. Она надела ветровку и взяла ключи – у них были одни ключи на двоих, т.е. это были ее ключи, от ее квартиры, где он поселился, как ангел или приведение, два месяца назад, моментально отозвавшись на ее затуманенный взгляд в толпе на пляже.
Ключи звякнули диссонансным лязгом, он поморщился – ну что ты как телка боталом! – прошипел с отвращением, и она испуганно зажала связку в руке.
Когда закрывала дверь, ей вслед прилетело – Сигарет принеси!
Да, конечно, сигарет, сигарет и мяса – без них он не жил, не улыбался, и не любил ее на узкой старой кровати.
( ... )



(no subject)

Есть такие авторы, после соприкосновения с текстами которых все, что пишешь сама, словно "Мама мыла раму".
Ты в восхищении чувствуешь волшебную высоту, на которую тебя на время взяли полетать, и где-то в глубине себя ощущаешь животом и нёбом - вот гений.
Потом ничего, идешь полоть свою личную полосочку, по-своему, по-другому, ни в коем случае не поддаваясь искушению запеть с чужого голоса - но все равно - меряешь свой текст чужим, проверяшь, потому что знаешь - вот камертон, он есть, и ты можешь быть какой угодно - лишь бы точной и не фальшивой.
Иначе нет смысла начинать.

(no subject)

Есть такие авторы, после соприкосновения с текстами которых все, что пишешь сама, словно "Мама мыла раму".
Ты в восхищении чувствуешь волшебную высоту, на которую тебя на время взяли полетать, и где-то в глубине себя ощущаешь животом и нёбом - вот гений.
Потом ничего, идешь полоть свою личную полосочку, по-своему, по-другому, ни в коем случае не поддаваясь искушению запеть с чужого голоса - но все равно - меряешь свой текст чужим, проверяшь, потому что знаешь - вот камертон, он есть, и ты можешь быть какой угодно - лишь бы точной и не фальшивой.
Иначе нет смысла начинать.

Москва! Как много…

Что, ну что вам может сказать петербургская девочка о Москве?
Москва – это сначала была открытка со Спасской башней, еловой веточкой и надписью «С новым годом». Это был голос из радио «говорит Москва»,это были парады по телевизору – со стоящими на мавзолее пожилыми людьми в одинаковых шапках. Это Третьяковка, вся знакомая по альбомам репродукций, это был фильм «Я шагаю по Москве». Черно-белые фотографии в домашнем альбоме, где маленький глазастый папа в аккуратно завязанной под подбородком ушанке стоит у Царь-колокола.
Первое личное воспоминание о Москве – зимнее, холодное и – недоуменное. Лет в пять, приехав в Москву с родителями , выйдя на площадь из Ленинградского вокзала – была сражена наповал неправильностью ландшафта. Нагромождение домов, которые высятся, казалось, отовсюду с прихотливой нелогичностью. Такое первое впечатление для девочки, для которой Город - - это вот Петербург. Матрица жизни, с идеальной соразмерностью которой сравнивается все остальное – и плохое и хорошее. Я видела разные города, но перво-город для меня- мой, город-Адам, город-яйцо, город-план и ошибка.
Куда там Москве, с ее животной естественностью растущего зверя! Ей все к лицу, потому что много у нее лиц, да все такие – женственные, изменчивые.
О, конечно, я бывала в Москве!
Между нашими городами – связь-отрицание, связь- покрепче похожести, сходства и сродства. Замешанная на нелюбви и обоюдной тайной раздражающей зависти.
Как не побывать в Москве, из которой, от которой, против и вопреки которой вырос мой город!
А Москва, между тем, ( ... )



Москва! Как много…

Что, ну что вам может сказать петербургская девочка о Москве?
Москва – это сначала была открытка со Спасской башней, еловой веточкой и надписью «С новым годом». Это был голос из радио «говорит Москва»,это были парады по телевизору – со стоящими на мавзолее пожилыми людьми в одинаковых шапках. Это Третьяковка, вся знакомая по альбомам репродукций, это был фильм «Я шагаю по Москве». Черно-белые фотографии в домашнем альбоме, где маленький глазастый папа в аккуратно завязанной под подбородком ушанке стоит у Царь-колокола.
Первое личное воспоминание о Москве – зимнее, холодное и – недоуменное. Лет в пять, приехав в Москву с родителями , выйдя на площадь из Ленинградского вокзала – была сражена наповал неправильностью ландшафта. Нагромождение домов, которые высятся, казалось, отовсюду с прихотливой нелогичностью. Такое первое впечатление для девочки, для которой Город - - это вот Петербург. Матрица жизни, с идеальной соразмерностью которой сравнивается все остальное – и плохое и хорошее. Я видела разные города, но перво-город для меня- мой, город-Адам, город-яйцо, город-план и ошибка.
Куда там Москве, с ее животной естественностью растущего зверя! Ей все к лицу, потому что много у нее лиц, да все такие – женственные, изменчивые.
О, конечно, я бывала в Москве!
Между нашими городами – связь-отрицание, связь- покрепче похожести, сходства и сродства. Замешанная на нелюбви и обоюдной тайной раздражающей зависти.
Как не побывать в Москве, из которой, от которой, против и вопреки которой вырос мой город!
А Москва, между тем, ( ... )