Москва! Как много…
May. 1st, 2010 11:41 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
strogaya_annaЧто, ну что вам может сказать петербургская девочка о Москве?
Москва – это сначала была открытка со Спасской башней, еловой веточкой и надписью «С новым годом». Это был голос из радио «говорит Москва»,это были парады по телевизору – со стоящими на мавзолее пожилыми людьми в одинаковых шапках. Это Третьяковка, вся знакомая по альбомам репродукций, это был фильм «Я шагаю по Москве». Черно-белые фотографии в домашнем альбоме, где маленький глазастый папа в аккуратно завязанной под подбородком ушанке стоит у Царь-колокола.
Первое личное воспоминание о Москве – зимнее, холодное и – недоуменное. Лет в пять, приехав в Москву с родителями , выйдя на площадь из Ленинградского вокзала – была сражена наповал неправильностью ландшафта. Нагромождение домов, которые высятся, казалось, отовсюду с прихотливой нелогичностью. Такое первое впечатление для девочки, для которой Город - - это вот Петербург. Матрица жизни, с идеальной соразмерностью которой сравнивается все остальное – и плохое и хорошее. Я видела разные города, но перво-город для меня- мой, город-Адам, город-яйцо, город-план и ошибка.
Куда там Москве, с ее животной естественностью растущего зверя! Ей все к лицу, потому что много у нее лиц, да все такие – женственные, изменчивые.
О, конечно, я бывала в Москве!
Между нашими городами – связь-отрицание, связь- покрепче похожести, сходства и сродства. Замешанная на нелюбви и обоюдной тайной раздражающей зависти.
Как не побывать в Москве, из которой, от которой, против и вопреки которой вырос мой город!
А Москва, между тем, хороша…
Я сбегала туда с любимыми - ходить по улочкам в центре, трогать старые стены, болтаться бездельницей среди спешащей толпы.
Я ехала туда к друзьям – и по зову и без – позвонив накануне с вокзала – мол, завтра буду, я в раздрае, деньги есть, зовите всех.
Я приезжала туда по делам – проклиная и пробки, и бестолочь суеты, ужасаясь соседству крошечных старых церквей и стеклянный коробок (это был страшный-страшный сон мой девяностых- что в нашу северную провинцию приходят деньги, распухая своей массой, заслоняя наше небо, нашу реку, наше лицо – вот он, кошмар сбывается нынче).
Я бывала проездом, мельком, транзитом, устало и без всякой радости.
Я знаю Москву – радушных ночных кухонь, шумных дружеских пьянок, гитарных звонов в профессорских солидных квартирах, из которых – сбегали – в коммунальные соты - где молодые актрисы принимали всех - пьяных друзей со случайными подругами, строгих юношей из петербургской консерватории, что пили лишь горячее пиво на любой пирушке, хлопоча о горле, где бородатые бедные художники (вход сразу с улицы, телефона нет, ) всегда имели в запасе непочатую бутылку французкого коньяку.
Москва – это рядом- утром самолет, весь день - шатание - вдвоем или группой – и вечером - премьера ( в родном городе есть только воспоминания о театре, в Москве он еще живой, зато у нас – филармония и капелла, и куча маленьких джазовых мест, в которые не попадешь, не зная пароля ). А потом – с последним поцелуем – домой, домой, через жерло этого непохожего вокзала-близнеца, на поезд, как можно более поздний.
Москва – это место , где можно теряться, исчезнуть, пропасть, раствориться – это в родном городе ты ходишь вся на виду, а в Москве-то – нас всех – как семечек у шпаны, шелухой застилающей улицу!).
Раза три я сбегала в Москву, черная и худая от любовного горя, и бродила по улицам, не звоня никому из друзей, выхаживала свою боль и тоску на улицах чужого равнодушного города, и боль оставалась там, там, в Москве, и приезжала я облегченная и снова нашедшая силы жить дальше с прямой спиной и улыбкой победительницы. Москва - лучшее место для потери тоски - ее там всякой много, и никому до нее нет дела.
Москва, где я живала в квартирах друзей и подруг, и случайных знакомых, и дальних – седьмая- на – киселе – родственников (у кого нет там родни?), и в отелях – от России (жуткой, ужасной) до помпезной имперской «Украины» .
Где мне были рады, где меня ждали, где я попадала в хоровод чужого карнавала - какие-то интриги, Любови, потери, свадьбы, расставания и ссоры старых друзей.
Где-то в Арбатских переулочках я была счастлива, накормленная до краев плотным веществом жаркой дружбы, и смотрела с восхищенным восторгом на то, как старый друг-хиппи, внук академика и сын посла обрезал однажды свой хаер и стал бизнесменом – и я помнгю, как мы сидели в еще пустом, забитом коробками, двухсотметровом офисе на Новом Арбате, пили на этих ящиках (компьютеры? Спирт? Факсы? Что это было? – не помню), а он кричал, обнимая свою будущую бывшую жену Янку – Я король мира!
В Москву я приезжала с деньгами для подруги-художницы, тонкой тихой девочки, которую бросил любимый, подался в Европу, и она, роняя слезы на свой круглый живот, говорила – Я не могу без него жить, не могу без него жить, немогубезне….Но мы скинулись, и она родила, и купила кроватку и пеленку, и памперсы, и смогла – и сейчас в Америке пишет и продает картины, и детей у нее трое.
Москва, бестолковая для того, кто меряет расстояния Невским проспектом, для которого набережная – это гранит, воспетый поколениями гениев и бездарей – а не пыльные кирпичные стены заводов и пыль от машин. Москва - это проехать развеяться, хватить ртом азиатчины, сумбурного осеннего воздуха, это как поход налево в браке – кто же уходит от мужей, но любовник – это короткие каникулы, страстные, жаркие, где все можно и где ты – это не ты.
Москва – это много-много огней – большой муравейник, жить в котором – невозможно для того, кто родился в лучшем городе мира, но хорошее место для тех, кто способен к вертикальному старту, приехав из мест, о которых не слышал никто, кроме краеведов.
И, наверно, для тех, кто родился.
Москва – место авантюристов, мошенников, бычьего упрямства пришельцев, насмешливых вальяжных папиных дочек, варящихся в этом котле карьер, перспектив, больших денег и милого гостепреимства.
Москва акающая, плюющая на правила и создающая свои, вечная ярмарка тщеславия , манящая своими кривыми кривоколенными переулками, кольцами, холмами, что вздымаются так бесстыдно, словно грудь огромной ужасной феминной ехидны, столичная и провинциальная, прекрасная и отвратительная.
Москва - широкая как масленица, грубоватая и хамоватая, творческая и усмехающаяся - спесивая и добродушная, как помещица - циничкая, чиновничья, распятая, дурная и шумная, с жутким метро и прелестными двориками, помпезная и уютная - в ней уголок найти без сквозняков - легко, не то что в Петербурге, где ото всюду дует.
Сюда стоит приехать, чтобы вернувшись обратно, чуть шальной – оценить прелести тихой нашей жизни – где так мало машин, и людей, и домов, где так медленно ходят и неспешно говорят. (По сравнению с ).
Москва, куда я перестала приезжать по делам, потому что бессмысленно – москвичи опаздывают, никогда не приходят вовремя, всегда где-то на подъезде, на подходе, скоро будут, - Москва – город потерянных , канувших в Лету часов, отмененных встреч, невыполненных обязательств, спеси и гонора – и при этом – масштабных сделок и быстрых решений, когда все состоялось.
Москва, где деловые встречи я последние четыре года назначала в Домодедово, прилетая с утра и улетев вечером – потому что въезжать в нее днем - только терять время, силы, нервы и деньги.
Москва, где я попала однажды под перестрелку в ресторане (зеркала разлетались дождем, и женский визг взмыл сиреной), была похищена (все закончилось хорошо), где однажды снялась в кино и дважды в клипе, где я потеряла три раза зонтики и однажды – кольцо с нефритом, .
Где меня таксист вез бесплатно от Беляево к гостинице Ленинград, потому что любил питерских девушек – он возил меня по Москве (была ночь) и рассказал всю историю своей жизни, показав, где была его старая коммуналка в центре, рассказав про жен и детей.
И где другой таксист, семь лет спустя, пойманный у Большого театра, возил меня часа четыре (я показывала первый раз сыну Москву), и слушал мою любительскую экскурсию по родному городу, постоянно спрашивая – откуда вы это знаете?
Когда мы возвращались пять лет назад с сыном из Киева (со сьемок передачи «Самый умный» - прямых билетов обратно не было, и мы провели целый день в Москве, (вещи в камере хранения, душ у друзей), а потом – последнее чудное воспоминание о Москве.
Мы с ним были в Кремле, и стоя перед Успенским собором он расплакался - он сказал , мой трепетный сын – что здесь он почувствовал себя русским (не смейтесь, это был приступ патриотизма), а потом мы с ним шли по Красной площади, круглящейся, словно живот во втором триместре - был вечер летней субботы, жаркой и томной – и Москва была максимально пуста (я сама ее такой и не помню) – и мы с ним шли, практически без плана, то заходя в ресторанчики поесть пиццы, то выпить кофе в кофейне, сворачивая произвольно то туда, то сюда (и только мой внутренний навигатор постоянно сверялся со временем отхода поездом и ближайшей станцией метро), и добрели до Чистых прудов, где в каком-то кафе пили горячий шоколад с французскими булочками, а затем сели в тень деревьев, лениво глядя на старушек, упорно и осторожно идущих по периметру пруда, и на московских развязных подростков, что остались невывезенными на дачу в этот выходной, и было так тихо, только мерный гул большого города доносился, и тренькал трамвай, и мы болтали о королях и капусте.
И тут пошел дождь.
Крупный холодный ливень, что прорвался сквозь тихое томное небо.
И все убежали , и только нам убежать было некуда, странникам, чьи вещи лежали в камере хранения, и мы сели на спинку скамейки и раскрыли зонт. Мы сидели, тесно обнявшись, согревая друг друга, и смотрели на то, как вспенилась вода в пруду, и как пузырились лужи, и мы были в этот момент такие одни-одни, как два петербургских усталых воробышка, в этом чужом и знакомом городе, и было нам так хорошо, потому что нет ничего печальнее и прекраснее, чем смотреть на дождь в чужом городе , когда так остро пахнет мокрой зеленью.
А потом дождь закончился, мы дошли до метро, и как раз успели на поезд, что увез нас домой, в наш серый строгий северный город, лучше которого нет, но в котором порой так тяжело, что сбегаешь оттуда, и часто – в Москву, хоть в Финляндию и ближе.
Я отчего говорю это все.
Потому что сейчас, вот прямо сейчас мой сын, который уже давно не воробышек, не птенчик, не мальчик, - прямо сейчас едет в поезде в Москву. У него с собой есть все, что нужно – деньги, телефон, карта и паспорт.
Их трое друзей, умных питерских мальчика, и они все сейчас едут в первый раз в Москву одни, без родителей.
У них будет целый день – у них столько планов – бедные хорошие мальчики – они заслужили маленький отрыв – после месяца бесконечных олимпиад и тестов и перед выпускницми экзаменами – и где-то там ждет их девочка, победительница всеросса по литературе, и ее подружка, племянница известного современного писателя, и они там будут гулять, целый день, до позднего поезда.
И у них будет своя Москва.
Своя-своя, не такая , как у меня, не такая как у вас, они будут вспоминать и открывать этот город, уставать от него и злиться, влюбляться в него и подсмеиваться над его через край бьющей витальностью.
Пожелайте ему там хорошего дня, чудесной погоды, добрых знакомых и хороших людей.
Москва – это сначала была открытка со Спасской башней, еловой веточкой и надписью «С новым годом». Это был голос из радио «говорит Москва»,это были парады по телевизору – со стоящими на мавзолее пожилыми людьми в одинаковых шапках. Это Третьяковка, вся знакомая по альбомам репродукций, это был фильм «Я шагаю по Москве». Черно-белые фотографии в домашнем альбоме, где маленький глазастый папа в аккуратно завязанной под подбородком ушанке стоит у Царь-колокола.
Первое личное воспоминание о Москве – зимнее, холодное и – недоуменное. Лет в пять, приехав в Москву с родителями , выйдя на площадь из Ленинградского вокзала – была сражена наповал неправильностью ландшафта. Нагромождение домов, которые высятся, казалось, отовсюду с прихотливой нелогичностью. Такое первое впечатление для девочки, для которой Город - - это вот Петербург. Матрица жизни, с идеальной соразмерностью которой сравнивается все остальное – и плохое и хорошее. Я видела разные города, но перво-город для меня- мой, город-Адам, город-яйцо, город-план и ошибка.
Куда там Москве, с ее животной естественностью растущего зверя! Ей все к лицу, потому что много у нее лиц, да все такие – женственные, изменчивые.
О, конечно, я бывала в Москве!
Между нашими городами – связь-отрицание, связь- покрепче похожести, сходства и сродства. Замешанная на нелюбви и обоюдной тайной раздражающей зависти.
Как не побывать в Москве, из которой, от которой, против и вопреки которой вырос мой город!
А Москва, между тем, хороша…
Я сбегала туда с любимыми - ходить по улочкам в центре, трогать старые стены, болтаться бездельницей среди спешащей толпы.
Я ехала туда к друзьям – и по зову и без – позвонив накануне с вокзала – мол, завтра буду, я в раздрае, деньги есть, зовите всех.
Я приезжала туда по делам – проклиная и пробки, и бестолочь суеты, ужасаясь соседству крошечных старых церквей и стеклянный коробок (это был страшный-страшный сон мой девяностых- что в нашу северную провинцию приходят деньги, распухая своей массой, заслоняя наше небо, нашу реку, наше лицо – вот он, кошмар сбывается нынче).
Я бывала проездом, мельком, транзитом, устало и без всякой радости.
Я знаю Москву – радушных ночных кухонь, шумных дружеских пьянок, гитарных звонов в профессорских солидных квартирах, из которых – сбегали – в коммунальные соты - где молодые актрисы принимали всех - пьяных друзей со случайными подругами, строгих юношей из петербургской консерватории, что пили лишь горячее пиво на любой пирушке, хлопоча о горле, где бородатые бедные художники (вход сразу с улицы, телефона нет, ) всегда имели в запасе непочатую бутылку французкого коньяку.
Москва – это рядом- утром самолет, весь день - шатание - вдвоем или группой – и вечером - премьера ( в родном городе есть только воспоминания о театре, в Москве он еще живой, зато у нас – филармония и капелла, и куча маленьких джазовых мест, в которые не попадешь, не зная пароля ). А потом – с последним поцелуем – домой, домой, через жерло этого непохожего вокзала-близнеца, на поезд, как можно более поздний.
Москва – это место , где можно теряться, исчезнуть, пропасть, раствориться – это в родном городе ты ходишь вся на виду, а в Москве-то – нас всех – как семечек у шпаны, шелухой застилающей улицу!).
Раза три я сбегала в Москву, черная и худая от любовного горя, и бродила по улицам, не звоня никому из друзей, выхаживала свою боль и тоску на улицах чужого равнодушного города, и боль оставалась там, там, в Москве, и приезжала я облегченная и снова нашедшая силы жить дальше с прямой спиной и улыбкой победительницы. Москва - лучшее место для потери тоски - ее там всякой много, и никому до нее нет дела.
Москва, где я живала в квартирах друзей и подруг, и случайных знакомых, и дальних – седьмая- на – киселе – родственников (у кого нет там родни?), и в отелях – от России (жуткой, ужасной) до помпезной имперской «Украины» .
Где мне были рады, где меня ждали, где я попадала в хоровод чужого карнавала - какие-то интриги, Любови, потери, свадьбы, расставания и ссоры старых друзей.
Где-то в Арбатских переулочках я была счастлива, накормленная до краев плотным веществом жаркой дружбы, и смотрела с восхищенным восторгом на то, как старый друг-хиппи, внук академика и сын посла обрезал однажды свой хаер и стал бизнесменом – и я помнгю, как мы сидели в еще пустом, забитом коробками, двухсотметровом офисе на Новом Арбате, пили на этих ящиках (компьютеры? Спирт? Факсы? Что это было? – не помню), а он кричал, обнимая свою будущую бывшую жену Янку – Я король мира!
В Москву я приезжала с деньгами для подруги-художницы, тонкой тихой девочки, которую бросил любимый, подался в Европу, и она, роняя слезы на свой круглый живот, говорила – Я не могу без него жить, не могу без него жить, немогубезне….Но мы скинулись, и она родила, и купила кроватку и пеленку, и памперсы, и смогла – и сейчас в Америке пишет и продает картины, и детей у нее трое.
Москва, бестолковая для того, кто меряет расстояния Невским проспектом, для которого набережная – это гранит, воспетый поколениями гениев и бездарей – а не пыльные кирпичные стены заводов и пыль от машин. Москва - это проехать развеяться, хватить ртом азиатчины, сумбурного осеннего воздуха, это как поход налево в браке – кто же уходит от мужей, но любовник – это короткие каникулы, страстные, жаркие, где все можно и где ты – это не ты.
Москва – это много-много огней – большой муравейник, жить в котором – невозможно для того, кто родился в лучшем городе мира, но хорошее место для тех, кто способен к вертикальному старту, приехав из мест, о которых не слышал никто, кроме краеведов.
И, наверно, для тех, кто родился.
Москва – место авантюристов, мошенников, бычьего упрямства пришельцев, насмешливых вальяжных папиных дочек, варящихся в этом котле карьер, перспектив, больших денег и милого гостепреимства.
Москва акающая, плюющая на правила и создающая свои, вечная ярмарка тщеславия , манящая своими кривыми кривоколенными переулками, кольцами, холмами, что вздымаются так бесстыдно, словно грудь огромной ужасной феминной ехидны, столичная и провинциальная, прекрасная и отвратительная.
Москва - широкая как масленица, грубоватая и хамоватая, творческая и усмехающаяся - спесивая и добродушная, как помещица - циничкая, чиновничья, распятая, дурная и шумная, с жутким метро и прелестными двориками, помпезная и уютная - в ней уголок найти без сквозняков - легко, не то что в Петербурге, где ото всюду дует.
Сюда стоит приехать, чтобы вернувшись обратно, чуть шальной – оценить прелести тихой нашей жизни – где так мало машин, и людей, и домов, где так медленно ходят и неспешно говорят. (По сравнению с ).
Москва, куда я перестала приезжать по делам, потому что бессмысленно – москвичи опаздывают, никогда не приходят вовремя, всегда где-то на подъезде, на подходе, скоро будут, - Москва – город потерянных , канувших в Лету часов, отмененных встреч, невыполненных обязательств, спеси и гонора – и при этом – масштабных сделок и быстрых решений, когда все состоялось.
Москва, где деловые встречи я последние четыре года назначала в Домодедово, прилетая с утра и улетев вечером – потому что въезжать в нее днем - только терять время, силы, нервы и деньги.
Москва, где я попала однажды под перестрелку в ресторане (зеркала разлетались дождем, и женский визг взмыл сиреной), была похищена (все закончилось хорошо), где однажды снялась в кино и дважды в клипе, где я потеряла три раза зонтики и однажды – кольцо с нефритом, .
Где меня таксист вез бесплатно от Беляево к гостинице Ленинград, потому что любил питерских девушек – он возил меня по Москве (была ночь) и рассказал всю историю своей жизни, показав, где была его старая коммуналка в центре, рассказав про жен и детей.
И где другой таксист, семь лет спустя, пойманный у Большого театра, возил меня часа четыре (я показывала первый раз сыну Москву), и слушал мою любительскую экскурсию по родному городу, постоянно спрашивая – откуда вы это знаете?
Когда мы возвращались пять лет назад с сыном из Киева (со сьемок передачи «Самый умный» - прямых билетов обратно не было, и мы провели целый день в Москве, (вещи в камере хранения, душ у друзей), а потом – последнее чудное воспоминание о Москве.
Мы с ним были в Кремле, и стоя перед Успенским собором он расплакался - он сказал , мой трепетный сын – что здесь он почувствовал себя русским (не смейтесь, это был приступ патриотизма), а потом мы с ним шли по Красной площади, круглящейся, словно живот во втором триместре - был вечер летней субботы, жаркой и томной – и Москва была максимально пуста (я сама ее такой и не помню) – и мы с ним шли, практически без плана, то заходя в ресторанчики поесть пиццы, то выпить кофе в кофейне, сворачивая произвольно то туда, то сюда (и только мой внутренний навигатор постоянно сверялся со временем отхода поездом и ближайшей станцией метро), и добрели до Чистых прудов, где в каком-то кафе пили горячий шоколад с французскими булочками, а затем сели в тень деревьев, лениво глядя на старушек, упорно и осторожно идущих по периметру пруда, и на московских развязных подростков, что остались невывезенными на дачу в этот выходной, и было так тихо, только мерный гул большого города доносился, и тренькал трамвай, и мы болтали о королях и капусте.
И тут пошел дождь.
Крупный холодный ливень, что прорвался сквозь тихое томное небо.
И все убежали , и только нам убежать было некуда, странникам, чьи вещи лежали в камере хранения, и мы сели на спинку скамейки и раскрыли зонт. Мы сидели, тесно обнявшись, согревая друг друга, и смотрели на то, как вспенилась вода в пруду, и как пузырились лужи, и мы были в этот момент такие одни-одни, как два петербургских усталых воробышка, в этом чужом и знакомом городе, и было нам так хорошо, потому что нет ничего печальнее и прекраснее, чем смотреть на дождь в чужом городе , когда так остро пахнет мокрой зеленью.
А потом дождь закончился, мы дошли до метро, и как раз успели на поезд, что увез нас домой, в наш серый строгий северный город, лучше которого нет, но в котором порой так тяжело, что сбегаешь оттуда, и часто – в Москву, хоть в Финляндию и ближе.
Я отчего говорю это все.
Потому что сейчас, вот прямо сейчас мой сын, который уже давно не воробышек, не птенчик, не мальчик, - прямо сейчас едет в поезде в Москву. У него с собой есть все, что нужно – деньги, телефон, карта и паспорт.
Их трое друзей, умных питерских мальчика, и они все сейчас едут в первый раз в Москву одни, без родителей.
У них будет целый день – у них столько планов – бедные хорошие мальчики – они заслужили маленький отрыв – после месяца бесконечных олимпиад и тестов и перед выпускницми экзаменами – и где-то там ждет их девочка, победительница всеросса по литературе, и ее подружка, племянница известного современного писателя, и они там будут гулять, целый день, до позднего поезда.
И у них будет своя Москва.
Своя-своя, не такая , как у меня, не такая как у вас, они будут вспоминать и открывать этот город, уставать от него и злиться, влюбляться в него и подсмеиваться над его через край бьющей витальностью.
Пожелайте ему там хорошего дня, чудесной погоды, добрых знакомых и хороших людей.
