(no subject)
Oct. 18th, 2011 06:56 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Мне свежий воздух вреден, как всякому существу, проводящему основное время в сухом комфорте собственных диванных подушек, строгого офиса, запаха книг и духов.У меня от него ненормальное возбуждение, агрессивный блеск глаз, алые жадные губы, раздуваются ноздри и грудь. Вздымается. Особенно от быстрой ходьбы.
Такого вот осеннего воздуха напьешься – и словно во хмелю.
Мужчины такую женщину не пропускают(С).
Но фиг им, мужчинам.
Я неслась нынче, как клипер, наглотавшись осенней хрустальной свежести (такое высокое чистое небо и такая свежесть – к большим скорым снегам, поверьте мне, они уже не за горами, какие тут горы, нет у нас тут гор), и мужчин, привлеченных моим полетом валькирии, останавливала взглядом.
В ушах у меня звенело, высоким таким звоном – и-и-и-и-и-и – ну вы помните, так же невыносимо противно и прекрасно, как у Вагнера скрипки, на пределе возможностей слуха и нервов.
И я поняла, что уже нахожусь на грани истерики и срыва лишь когда услышала (словно со стороны), как язвительно говорю с тормозящим продавцом. Обычно я себе такого не позволяю.
Пришлось быстро себя избавлять от мира (а он там такой прекрасный, господ, такой прекрасный – какая там депрессия – все так остро, так быстро, так чудно этой осенью, так свежо и летуче), дабы не.
У парадной на низкой ветке сидело вряд три вороны и смотрели на меня. Лица их были саркастичны и насмешливы.
Одна из них хрипло откашлялась.
Я откашлялась тоже и закурила.
Во дворе было так тихо, что слышно было, как стучат холодные листья, падая на капоты соседских машин.
Я успокоилась, устыдившись своего полета, вздохнула и тихо, смиренно, как монахиня после исповеди, вошла в дом.
Вороны усмехнулись

Такого вот осеннего воздуха напьешься – и словно во хмелю.
Мужчины такую женщину не пропускают(С).
Но фиг им, мужчинам.
Я неслась нынче, как клипер, наглотавшись осенней хрустальной свежести (такое высокое чистое небо и такая свежесть – к большим скорым снегам, поверьте мне, они уже не за горами, какие тут горы, нет у нас тут гор), и мужчин, привлеченных моим полетом валькирии, останавливала взглядом.
В ушах у меня звенело, высоким таким звоном – и-и-и-и-и-и – ну вы помните, так же невыносимо противно и прекрасно, как у Вагнера скрипки, на пределе возможностей слуха и нервов.
И я поняла, что уже нахожусь на грани истерики и срыва лишь когда услышала (словно со стороны), как язвительно говорю с тормозящим продавцом. Обычно я себе такого не позволяю.
Пришлось быстро себя избавлять от мира (а он там такой прекрасный, господ, такой прекрасный – какая там депрессия – все так остро, так быстро, так чудно этой осенью, так свежо и летуче), дабы не.
У парадной на низкой ветке сидело вряд три вороны и смотрели на меня. Лица их были саркастичны и насмешливы.
Одна из них хрипло откашлялась.
Я откашлялась тоже и закурила.
Во дворе было так тихо, что слышно было, как стучат холодные листья, падая на капоты соседских машин.
Я успокоилась, устыдившись своего полета, вздохнула и тихо, смиренно, как монахиня после исповеди, вошла в дом.
Вороны усмехнулись
