(no subject)
Jul. 18th, 2011 01:26 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
strogaya_annaО, Шарден – вот кто это прекрасно умел! Рассказать о мире людей без главного героя, через его вещи. Как о творце рассказывают реки и горы (и человек, да) – так о нас – созданные нами вещи, наши скромные и верные слуги. На них отпечаток наших рук и нашего живого дыхания, наших повседневных рутинных забот и наших маленьких смешных торжеств – на вещах, что живут рядом с нами.
Медный бак с помятым боком (кто так неловко уронил заслуженного кухонного ветерана?), фаянсовые чашки и зеленые бутылки с вином, тяжелая ступка, стакан с водой, головки чеснока и булочки – простецкие, честные булочки для скромного завтрака, перо и бумага, толстый том с закладкой (узнать бы, что там, на заложенной странице) – этот мир вещей, такой завораживающий, в котором при желании можно увидеть так много символов, а можно увидеть и отражение хозяина. Который обычно и не замечает их, берет не глядя, не любуясь и не боясь, оценивая лишь – сгодится еще эта кастрюля или горшок, этот стул и этот стол?
Научившись видеть этот окружающий нас от рождения до смерти вещественный мир, материальное воплощение нашего скудного или возвышенного духа, обслуживающий нас по мере сил, можно полюбить и закопченные фермы моста, и рекламные баннеры на улицах старинных городов, и продуманную эргономичность дорожных развязок, и указатели на перекрестке, и стену старого дома, и яркие вывески забегаловок – мир больших городов, заправок на трассе, проселочных дорог и моментальных фото чужой обыденной жизни, с неубранными постелями, с тапочками у дверей, с прохладными парадными и каплями дождя на капоте, то, о чем говорил Энди Уорхолл, когда создавал портреты банок с готовыми супами.
И можно испытать странное ощущение, как я меня несколько лет назад, когда оказалась , спустя лет двадцать у дома одноклассницы и увидела…В общем, когда-то давно, когда на дверях подъездов не было домофонов, двери парадной порой любили держать раскрытыми – не знаю, зачем, может, проветривали, а может, чтобы не хлопали, мешая жильцам первых этажей. И вот у многих домов были такие кирпичи или камни, которые придерживали дверь открытой. У двери парадной, где жила когда-то моя давняя подружка, тоже был такой большой камень, я его помню хорошо, потому что маленькими мы играли, что это гора, где находится замок дракона (а формой он напоминал постамент Медного Всадника, кстати). И вот я оказалась у ее парадной, совершенно случайно, и тут…В общем, та моя одноклассница уже давно там не живет, дважды была замужем, ее родители развелись, папа умер, кусты сирени разрослись необычайно, и старушки, которые сидели когда-то на лавочке и гоняли нас подальше от окон, уже давно умерли, и дверь приятного коричневого цвета с домофоном…А у двери все тот же камень. Лежит себе неизменный. Не у дверей уже, чуть поодаль, на том, что жители, вероятно, считают газоном. На том же месте не знаю, сколько уже лет, наверное, тридцать. И если камни могут помнить, то он помнит меня совсем маленькой…
Я ему обрадовалась как старому и потерянному другу, и при этом испытала сложное чувство. Ощутила свою конечность, свой возраст, невозможность ничего вернуть…И болезненную ревность к его постоянству. Во всяком случае, у этого камня есть шансы в том же неизменном виде встретить следующий век.
В отличие от меня.
В камне, как и в любой вещи есть некая безупречность. Человек полон несовершенств. Но, видимо, это и делает нас живыми.
Медный бак с помятым боком (кто так неловко уронил заслуженного кухонного ветерана?), фаянсовые чашки и зеленые бутылки с вином, тяжелая ступка, стакан с водой, головки чеснока и булочки – простецкие, честные булочки для скромного завтрака, перо и бумага, толстый том с закладкой (узнать бы, что там, на заложенной странице) – этот мир вещей, такой завораживающий, в котором при желании можно увидеть так много символов, а можно увидеть и отражение хозяина. Который обычно и не замечает их, берет не глядя, не любуясь и не боясь, оценивая лишь – сгодится еще эта кастрюля или горшок, этот стул и этот стол?
Научившись видеть этот окружающий нас от рождения до смерти вещественный мир, материальное воплощение нашего скудного или возвышенного духа, обслуживающий нас по мере сил, можно полюбить и закопченные фермы моста, и рекламные баннеры на улицах старинных городов, и продуманную эргономичность дорожных развязок, и указатели на перекрестке, и стену старого дома, и яркие вывески забегаловок – мир больших городов, заправок на трассе, проселочных дорог и моментальных фото чужой обыденной жизни, с неубранными постелями, с тапочками у дверей, с прохладными парадными и каплями дождя на капоте, то, о чем говорил Энди Уорхолл, когда создавал портреты банок с готовыми супами.
И можно испытать странное ощущение, как я меня несколько лет назад, когда оказалась , спустя лет двадцать у дома одноклассницы и увидела…В общем, когда-то давно, когда на дверях подъездов не было домофонов, двери парадной порой любили держать раскрытыми – не знаю, зачем, может, проветривали, а может, чтобы не хлопали, мешая жильцам первых этажей. И вот у многих домов были такие кирпичи или камни, которые придерживали дверь открытой. У двери парадной, где жила когда-то моя давняя подружка, тоже был такой большой камень, я его помню хорошо, потому что маленькими мы играли, что это гора, где находится замок дракона (а формой он напоминал постамент Медного Всадника, кстати). И вот я оказалась у ее парадной, совершенно случайно, и тут…В общем, та моя одноклассница уже давно там не живет, дважды была замужем, ее родители развелись, папа умер, кусты сирени разрослись необычайно, и старушки, которые сидели когда-то на лавочке и гоняли нас подальше от окон, уже давно умерли, и дверь приятного коричневого цвета с домофоном…А у двери все тот же камень. Лежит себе неизменный. Не у дверей уже, чуть поодаль, на том, что жители, вероятно, считают газоном. На том же месте не знаю, сколько уже лет, наверное, тридцать. И если камни могут помнить, то он помнит меня совсем маленькой…
Я ему обрадовалась как старому и потерянному другу, и при этом испытала сложное чувство. Ощутила свою конечность, свой возраст, невозможность ничего вернуть…И болезненную ревность к его постоянству. Во всяком случае, у этого камня есть шансы в том же неизменном виде встретить следующий век.
В отличие от меня.
В камне, как и в любой вещи есть некая безупречность. Человек полон несовершенств. Но, видимо, это и делает нас живыми.
