(no subject)
Feb. 21st, 2011 04:23 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
strogaya_anna…а сейчас иногда жалею, что я не родилась в каком-нибудь маленьком уютном городке, совсем маленьком, где в центре – небольшая церковь без креста, превращенная в клуб или почту, а узенькие улицы с пыльными тополями, выкрашенными белой краской, поднимаются и спускаются, витиевато петляя, огибая маленькую тихую речку.
Такой городок с деревянными заборами, пышными садами, и такой полуденной воскресной тишиной – когда где-то очень далеко слышен крик петуха, шум грузовика, скрип тяжелой входной двери в булочную за углом, шорох в высоких зеленых ветвях, чей-то смех…
Такой городок, из которого мечтается уехать, от этих старательно покрашенных в яркий цвет стен деревянных домов, от этой всей покосившейся и заросшей травой прелести, от медленной текучей жизни, от травы и земли, от блеянье козы из-за последнего на окраине забора, от знакомых лиц, от знакомых слов, от привычных путей, всегда одних и тех же…
Я родилась в волшебном городе, меня с рождения пронзил шип красоты Адмиралтейства, я привыкла ходить по граниту, я сразу знала, где один из самых красивых видов в мире , я привыкла к величественным и зыбким декорациям- сразу. Настолько я росла пронзенная красотой города, что даже страшные дворы-колодцы мне кажутся красивы. Я знаю – красиво все, что подвержено тлению. Потому что оно живо, а все, что живо – умирает. Мне не приходилось присваивать эту красоту, она сразу была моя. Не нужно было учиться среди нее дышать, есть, плакать, ходить в магазин, кататься на санках, хмуриться, стоять в очереди, выносить мусор.
Я сразу умела.
Мне приходилось наоборот - учиться ее не видеть, потому что иначе можно ослепнуть, приходилось смотреть на страшное, уродливое, дикое, кривое, увечное – на маргиналов, на их грязные руки, на их дикие простые лица, на заброшенные пустыри, на ржавеющие под дождем механизмы – чтобы невыносимая, грозная эта красота не раздавила, не отравила совсем.
И порой я иду по Невскому и представляю, что я приехала из такого вот маленького городка – где зимой скрипит белый снег, а летом буйно лезут из палисадника мальвы и розы – и тогда могу видеть этот город новыми свежими глазами – не привычный настолько маршрут, что глаз можно не поднимать – и так знаешь – куда свернуть, а как чудо, которое создано только что и явлено специально для меня, для меня, сейчас. И тогда становится горько-горько, словно это не мой город. Словно я в нем гостья, у которой завтра поезд обратно.
Потому что от любой невыносимой красоты нужно отстраняться.
Иначе она тебя погубит.
Ты станешь либо слепцом, либо вдохновенным идиотом, уличным дурачком, городской сумасшедшей.
Такой городок с деревянными заборами, пышными садами, и такой полуденной воскресной тишиной – когда где-то очень далеко слышен крик петуха, шум грузовика, скрип тяжелой входной двери в булочную за углом, шорох в высоких зеленых ветвях, чей-то смех…
Такой городок, из которого мечтается уехать, от этих старательно покрашенных в яркий цвет стен деревянных домов, от этой всей покосившейся и заросшей травой прелести, от медленной текучей жизни, от травы и земли, от блеянье козы из-за последнего на окраине забора, от знакомых лиц, от знакомых слов, от привычных путей, всегда одних и тех же…
Я родилась в волшебном городе, меня с рождения пронзил шип красоты Адмиралтейства, я привыкла ходить по граниту, я сразу знала, где один из самых красивых видов в мире , я привыкла к величественным и зыбким декорациям- сразу. Настолько я росла пронзенная красотой города, что даже страшные дворы-колодцы мне кажутся красивы. Я знаю – красиво все, что подвержено тлению. Потому что оно живо, а все, что живо – умирает. Мне не приходилось присваивать эту красоту, она сразу была моя. Не нужно было учиться среди нее дышать, есть, плакать, ходить в магазин, кататься на санках, хмуриться, стоять в очереди, выносить мусор.
Я сразу умела.
Мне приходилось наоборот - учиться ее не видеть, потому что иначе можно ослепнуть, приходилось смотреть на страшное, уродливое, дикое, кривое, увечное – на маргиналов, на их грязные руки, на их дикие простые лица, на заброшенные пустыри, на ржавеющие под дождем механизмы – чтобы невыносимая, грозная эта красота не раздавила, не отравила совсем.
И порой я иду по Невскому и представляю, что я приехала из такого вот маленького городка – где зимой скрипит белый снег, а летом буйно лезут из палисадника мальвы и розы – и тогда могу видеть этот город новыми свежими глазами – не привычный настолько маршрут, что глаз можно не поднимать – и так знаешь – куда свернуть, а как чудо, которое создано только что и явлено специально для меня, для меня, сейчас. И тогда становится горько-горько, словно это не мой город. Словно я в нем гостья, у которой завтра поезд обратно.
Потому что от любой невыносимой красоты нужно отстраняться.
Иначе она тебя погубит.
Ты станешь либо слепцом, либо вдохновенным идиотом, уличным дурачком, городской сумасшедшей.
