23 февраля

[strogaya_anna]

В 74-м году мой папа, юный лейтенант окончил Военно-Медицинскую Академию.
С моей юной мамой, красавицей, спортсменкой (академическая гребля), конечно же, комсомолкой (а как же – еще и комсоргом была), медсестричкой-блондинкой и совсем маленькой мной отправился к месту службу – из Ленинграда на восток.
Бухта св. Ольга, наша база подлодок. Маленькая военная часть. Поселок Ракушка.
Вокруг – сопки, покрытые багульником, огромные траурные махаоны, печально летающие, словно знающие, что они вымирают, бурундуки и белки…
Несколько пятиэтажных хрущевок, где жили офицеры, чуть подальше – частный сектор, где местные жители любовно откармливали огромных пятнистых свиней, коровы, покушающиеся на развешенные белоснежные простыни…
Мама, в первый день приезда вышедшая утром к единственному магазину с маленьким бидончиком (по ленинградской привычке) – купить на утро молока для каши и какао…Длинная очередь из женщин хмыкнула – еще одна новенькая, наивная. Девушка, бегите за трехлитровой банкой, мы скажем, что вы занимали! Молоко в следующий раз только через неделю будет! Смущенная мама- нет еще у нас банки в хозяйстве, не обзавелись…
Центр этого маленького мира – огромный плац,  который к праздникам размечают матросы белой краской – прямо по щебню, никакого асфальта – для парада.
Как красиво шли по этому плацу моряки! (Бесспорно, что на парадах они лучше всех держат строй, лучше всех чеканят шаг). На деревянных трибунах стояло командование части, напротив – толпа женщин и детей (вон мой папа! А вон мой!), а дальше, из-за их спин поглядывают местные жители.
Небольшой военный оркестр играет марш (солнце бликует на начищенном золоте труб), и наши папы, в белых парадных кителях и белых перчатках, с золотыми погонами и (страсть всех детей!) – с кортиками, чудесными кортиками на боку идут маршем, подымая клубы пыли (которая потом осядет на черные форменные брюки, и мама будет очищать, вздыхая над ними, отпаривая и приговаривая – думала ли я, что я буду денщиком!).
Они идут красивым строем, за ними – матросы, нарядные по случаю праздника, а не в этих дурацких синих робах, как обычно, играет оркестр, издалека доносится громкое хрюканье пятнистых свиней в близлежащих частных свинарниках, и чья-то рыжая корова, возбужденная оркестром, вдруг страстно мычит, перекрывая трубу и дребезжащие удары тарелок…
А погоны сверкают, а кортики бьют в такт парадному шагу, и в глазах рябит от белых кителей и сверкающих кокард.
А вечером, все знают, на этом же плацу будет салют, а потом – прямо посередине – будет разложен большой костер (да-да, как в той шутке – у нас на костре – лучшие люди села), и все выйдут и будут водить хороводы, и кто-то из местных – играть на гармошке, а что дальше – я не знаю, меня потом отправляли спать.
А в день Военно-Морского флота – в главный праздник – лодки и корабли, украшенные флажками (папа, а что там написано ?) , и устраивают экскурсии для жен и детей.
А на берегу – Нептун в короне и бороде из мочалки, матросы, переодетые чертями, с рогами и хвостами и салаг первого года службы бросают в воду (а эта вода – Японское море), и все нарядные и красивые, и папа опять в белом кителе, и кортик сбоку. На одном из этих праздников белый китель был испачкан пробегающим чертом, и потом во Владивостоке, когда мы с мамой относили его в химчистку, и приемщица спросила – чем это испачкано? – мама, смущаясь, сказала – не знаю, но это испачкали черти.
Все мое детство я видела море, корабли и моряков.
А однажды мы даже жили на красавце восьмипалубном плавучем госпитале, когда он стоял в порту Владивостока, а мы уже служили, но еще были без жилья, и вот полгода мы жили на корабле, в папиной просторной каюте, и папа возил меня через весь город в школу, недалеко от того дома, в котором нам должны были дать квартиру, когда она освободится. И мне завидуют все мальчишки в классе, потому что никто больше не жил на настоящем корабле, в порту, куда еще и не каждого пускают, рядом с той площадью, на которой стоит красноармеец с флагом – наверное, все видели по телевизору.
Когда папа служил, я все время по нему скучала, потому что он вечно был в дальних походах, по полгода и больше, и самый длинный поход был 11 месяцев, и мой папа увидел моего младшего брата, своего сына, уже только трехмесячным.
От него приходили редкие, но толстые письма то с Мадагаскара, то с Маврикия, то из Коломбо, то с острова Дохлак – с фотографиями, фотографиями, фотографиями…
И когда он возвращался – почему-то обычно зимой, загорелый до черноты, вот это было счастье!

Я поздравляю сегодня всех, кто служил и продолжает служить!