strogaya_anna

Заведеньеце было так себе, из дешевеньких – пластиковая белая дверь, на окнах – красные плюшевые занавески (раньше в кинотеатрах занавес был из такого потертого плюша ) , но работал всю ночь, и светилась над входом неоном надпись- BAR. Когда-то здесь была булочная, прямо напротив ее окон, и это было удобно – она всегда видела, когда привозят свежий хлеб, но в начале девяностых открыли этот бар, как веянье новой неведомой жизни, и перед ним ночью всегда кипела жизнь,своя ночная,непонятная и порочная- кто-то приезжал,кто-то уезжал, ночью, когда открывалась дверь, раздавался женский смех и возбужденные мужские голоса. Тогда там правда делали какие-то коктейли, и ремонт, хоть и пошлый, но был еще совсем новый, с барочной наивностью - все так золото, золото - и красный плюш на стульях и окнах.

Но уже давно там не было коктейлей, разливали без затей водку,портвейн и пиво, приносили нехитрую снедь, и днем там роились потертые мужики и парни, а ночью сидели угрюмые одиночки - она видела через неплотно занавешенные шторы мужские спины, и женщин иногда видела, курящих с вызовом. Она часто возвращалась домой поздно, на последней электричке метро, шла усталая после вечерней смены, ноги гудели и хотелось скорее в скромный уют своего дома. Она проходила мимо бара, поглядывая неприязненно на тех, кто сидел там, переходила перекресток и нашаривала в глубине старой сумочки ключ.

Минут через пятнадцать, переодевшись в старый удобный халат, она уже не была так рада своему дому – дома ее никто не ждал , дом был пуст после того, как ушел муж, и редкие ее романы не принесли ей ни счастья, ни избавления от одиночества. Ей было тоскливо, если честно, пятидесятилетней женщине, с химической завивкой на голове. Она закрашивала седину хной, как когда-то делала ее мать,и верила в хну больше чем во все эти нарядные коробочки из современных магазинов, потому что хна была «натуральная». И когда ей становилось совсем тоскливо , она садилась на темной кухне, закуривала сигарету (курить она начала недавно, и делала это неумело и по-мужски) и смотрела на эту яркую вывеску.

Туда заходили мужчины, в основном одиночки, но были и компании,и она думала , что вот – ей пятьдесят лет, а она никогда не была ночью в кафе, или ресторане, если не считать ее собственную свадьбу в семьдесят восьмом и то кафе в Ялте,где они с мужем ели шашлыки во время медового месяца, а больше никогда – а вот люди приходят сюда по ночам.Интересно, думала она – есть ли у них семьи, или они такие же одинокие безнадежные души как она? Она довольно часто сидела так у кухонного ночного окна, и уже узнавала завсегдатаев, и один мужчина ей даже понравился - он был такой серьезный, солидный, с крупной головой на широких плечах, похожий на большого пса, ей даже казалось, что у них могло бы получиться что-то, если бы они встретились - она даже придумала ему имя – Виталий – такое красивое имя, ему так идет. Он проводил в этом баре часа два, не больше, и потом выходил – не пьяный, но словно еще более погрузневший, осевший,словно перестоявшее тесто на пироги, и всегда закуривал на пороге,подняв лицо к небу. Ей всегда казалось, что он смотрит на ее окна, но она знала, что это не так, просто такая у человека привычка - закуривать и смотреть на небо. Потом он шел по пустой улице, и она смотрела ему вслед, а потом шла спать.

А еще заходили в этот бар женщины – немолодые,как она сама, может, чуть помоложе – она осуждающе смотрела на их чересчур открытые вырезы на груди, на обтягивающие юбки – бурчала под нос, что надо внуков нянчить,а не бегать по ночным кабакам сиськами наружу и размалеванным как на карнавал, ворчала, но сердце ее учащенно стучало, когда очередная женщина открывала белую пластиковую дверь и исчезала внутри. Она видела – они частенько выходили не одни – а под ручку с мужчинами, и она удивлялась – ну как они могут вот так сидеть там, нога на ногу в блестящих колготках, среди мужиков, у всех на виду со своим всем понятным одиночеством и вызовом в глазах… Она ужасно расстраивалась, когда кто-то из приглянувшихся ей мужчин выходил потом из дверей,ведя одну из них под руку…

Однажды в одну из таких ночей,когда неоновая вывеска казалась мутным пятномиз-за сильного дождя, барабанившего по подоконнику,лужам и крышам, она вдруг решилась.

Открыла шкаф, надела свое самое нарядное платье леопардовой расцветки, накрасила ярко губы, подвела глаза и, взяв свой старый мужской зонт, вышла из дома.

Перед дверью бара она помедлила немного, собираясь с духом, вспомнила,как давно не открывала эту дверь - с тех самых пор, как покупала здесь хлеб…

Потом закрыла мокрый зонт и вошла внутрь, как корабль входит в бухту последней надежды после долгого шторма.