strogaya_anna

…такая любовь, такая уж любовь, о которой ничего не можешь сказать, потому что она состоит не из слов, не ими начинается, ими не исчерпывается, которая вся – запахи и звуки, первые впечатления, забытые разумом, но запомненные кожей, волосами, желудком, глазным дном, не знаю еще чем – такая любовь, от которой почти не избавиться, потому что не всегда и понимаешь, насколько она глубока – думал вырвать ее корни – оказалось - вырвал руку, вырвал вену, вырвал глотку...

…такая вот любовь, которую помнишь и знаешь, осязаешь – прожилками, припухшими железками – да-да, все правильно, Осип Эмильевич, все верно – такая любовь - к матери, к городу, к дому, где родилась и росла, к виду из окна, виду из трамвая через Дворцовый мост, к стране…

… любовь, дна которой не ведаешь, принимая ее за рутину или ненависть, или не принимая ни за что вообще – вдруг понимаешь, что ты не такая, как тебе казалось , как думалось про себя – ты не свободна, ты оплетена этой любовью, напоена ею и накормлена, она кровь твоя, она кожа твоя, она твой голос, эта токсичная любовь, то взаимная, то однобокая, кривая – она тебя отравила, навеки, навеки, никуда от нее не убе…

…не убежать, не уберечься, не избавиться – вот почему у тебя то болит, то сжимается сердце, вот почему ты внезапно чувствуешь стыд и словно след пощечины на щеке, вот отчего ты не можешь порой говорить спокойно – это потому что ты любишь.

…любишь маму, которая становится все меньше и меньше, легче и прозрачней, и от ее голоса у тебя в горле ком и страдание…

…любишь эти крыши под этим небом, и понимаешь с отчаянием, что будешь любить их всегда, ржавые, старые, серые, мокрые, как некоторые любят вот так же, задыхаясь вдруг, шпиль ратуши, рыжую черепицу под синим кобальтом неба, или пальму над бухтой, вот они любят это, а тебе выпало любить эту ломаную линию крыш…

…и совсем тяжело, когда вдруг понимаешь, как ты любишь всех этих царей, этих князей, этих тучных и легких как перышко военачальников, пьяных поэтов, горничных с ярославским выговором, московский грязный снег сырой весной, баб в платках и немецких булочников посреди русской улицы, как ты любишь синие глаза пьяниц, грязных и грубых, долгие разговоры ни о чем, эти бесконечные поля за окном поезда, поля и столбы, поля и столбы, поля и столбы…Да рощицы сухих осин, на которых вешаться- не перевешаться...Ты думала, что тебя от этого тошнит, а ты это любишь, ты думала что ты это ненавидишь, а ты зачем-то это любишь, так любишь, что это не вытравить, потому что вытравить ты можешь только себя, потому что это ты – плод, это ты – росток на этом глупом ленивом бескрайнем теле, и такой останешься всегда, всегда, всегда будешь любить, ненавидя и морщась, и потому морщась, что любишь – вот такое – корявое, кривое, бесстыдное, грубое, неправильное.
И поэтому у тебя то и дело сводит судорогой отвращения сердце, потому что любишь, а не потому что ненавидишь. Потому тебе больно, что это любить же нельзя. А куда денешься, куда денешься...

И понимаешь, что только амнезия, только амнезия будет тебе избавлением от этой ненавистной любви, от этой любимой ненависти, только она.

Но даже если стереть память разума - избавит ли это от памяти зрения, памяти сердца и кожи, памяти тела?..