![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
strogaya_annaСначала-то, сразу после свадьбы , он только умилялся, глядя на нее, всегда сидящую у торшера со спицами в руках. Они мелькали быстро-быстро, замирая светлыми лучами лишь когда она тихо считала петли.
Милая, - думал он – милая женушка, - и любовался ее склоненной головой с прямым пробором.
Потом он стал раздражаться. Он возвращался домой, переполненный миром, после своих маленьких битв и побед, а она все так же сидела и вязала.
- Она какая-то ограниченная, - жаловался он друзьям – вечно эти клубки, моточки, эти спицы…С ней не о чем говорить – совершенно. Она со всем соглашается, только улыбается, что ей не скажи. А если она открывает рот – значит, она считает свои идиотские петли. Или зовет ужинать. Совершенно ограниченная.
Он даже думал – не развестись ли ему.
Но придраться было не к чему. В доме всегда было чисто, уютно и пахло пирогами. И она, неизменно приветливая, с гладкой аккуратной прической.
Он никак не мог объяснить, что иногда ему кажется, что она плетет шерстяную паутину, из которой ему уже не вырваться никогда и никуда. Друзья говорили, что ему грех жаловаться. Не жена – мечта.
Свитера она ему вязала такие, что за ним закрепилось мнение как об очень стильном мужчине.
Он не ушел. Изменял, но все равно всегда возвращался в свой дом, где под мягким светом торшера она стучала спицами.
Затем он успокоился, и дом, где всегда была она – тихая, со своим вечным рукоделием на коленях, стал самым желанным местом.
Болезнь, которая напала на него так внезапно, приковала его к постели на несколько месяцев.
Просыпаясь ночью, он видел ее профиль – все такой же тонкий. Губы ее шевелились беззвучно, шел счет, и ему порой казалось, что она отсчитывает секунды его жизни.
Она вывязывала горловину , когда он страшно захрипел и умер.
Хоронили его в новом белом свитере с крупными косами на груди.
Вдова стояла у гроба и беззвучно шевелила губами.
Возможно, молилась.
Милая, - думал он – милая женушка, - и любовался ее склоненной головой с прямым пробором.
Потом он стал раздражаться. Он возвращался домой, переполненный миром, после своих маленьких битв и побед, а она все так же сидела и вязала.
- Она какая-то ограниченная, - жаловался он друзьям – вечно эти клубки, моточки, эти спицы…С ней не о чем говорить – совершенно. Она со всем соглашается, только улыбается, что ей не скажи. А если она открывает рот – значит, она считает свои идиотские петли. Или зовет ужинать. Совершенно ограниченная.
Он даже думал – не развестись ли ему.
Но придраться было не к чему. В доме всегда было чисто, уютно и пахло пирогами. И она, неизменно приветливая, с гладкой аккуратной прической.
Он никак не мог объяснить, что иногда ему кажется, что она плетет шерстяную паутину, из которой ему уже не вырваться никогда и никуда. Друзья говорили, что ему грех жаловаться. Не жена – мечта.
Свитера она ему вязала такие, что за ним закрепилось мнение как об очень стильном мужчине.
Он не ушел. Изменял, но все равно всегда возвращался в свой дом, где под мягким светом торшера она стучала спицами.
Затем он успокоился, и дом, где всегда была она – тихая, со своим вечным рукоделием на коленях, стал самым желанным местом.
Болезнь, которая напала на него так внезапно, приковала его к постели на несколько месяцев.
Просыпаясь ночью, он видел ее профиль – все такой же тонкий. Губы ее шевелились беззвучно, шел счет, и ему порой казалось, что она отсчитывает секунды его жизни.
Она вывязывала горловину , когда он страшно захрипел и умер.
Хоронили его в новом белом свитере с крупными косами на груди.
Вдова стояла у гроба и беззвучно шевелила губами.
Возможно, молилась.
