strogaya_anna (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
strogaya_anna) wrote2011-01-31 02:25 pm
strogaya_anna) wrote2011-01-31 02:25 pm
Правильный выбор
Сахар
Усилитель сгорел, Мишка разругался на последней репетиции со всеми и ушел, забрав свои барабаны. Денег оставалась либо на трамвай, либо на сигареты.
Он выбрал сигареты и пошел пешком через мост.
В конце концов, подумал он, заработаю денег, куплю усилок, соберу парней снова, будем играть. А там, может, и Мишка остынет, вернется. А если не вернется - то и фиг с ним – что он, последний барабанщик в городе, что ли?
Он бросил окурок в воду, посмотрел, как тот поплыл маленьким корабликом, перекинул свою гитару на другое плечо и пошел к дому.
Он даже не волновался, когда набирал номер на визитке – черной с золотым – как надгробие – такой был шик. Этот Пашка дал ее в клубе, где они выступали - Парни, вы классные, вот без дураков – классные! Ты звони – если что. Вот надо будет что-то – звони. И просто так звони - разберемся – и лез пьяно целоваться.
- А, да, помню, - сказал чужой голос. – Работу? Ну давай, подгребай к вечеру, порешаем, сейчас извини, старик, времени нет.
- Слушай, ну вот особо никакой работы нет сейчас, - говорил он ему вечером. – Только тяжелая физическая.
- Что за работа?
- Да понимешь…Я ж сахаром торгую…Ну вот приходит состав – там несколько вагонов с сахаром. В мешках. С Украины. Ну вот…Да ты ешь, ешь, не давись слюной – он подвинул к нему блюдо креветок, - да, так вот …короче, эти мудилы то мешки фиговые берут, то ли при загрузке они рвутся…Короче, надо зашивать эти мешки, прямо там, в вагонах. А потом грузить. Один зашитый мешок – полтинник. Каждая отгруженная тонна – штука.
- Окей. Как платишь? – спросил он.
- Сразу. На месте. Мешки тяжелые – по пятьдесят кэгэ, - Пашка посмотрел с сомнением на его худую фигуру. – И работа грязная.
- Плевать.
- Чего, совсем гитара не кормит? Вот хрень, да?
- Да.
Недели через три он позвонил ребятам, сказал, что скоро все будет – репетиции, точка, новые барабаны.
- Мишка вчера заходил, - сказал, зевая, Серега, - говорит, готов снова с нами.
- Порешаем, порешаем, - буркнул он. Он уже знал, что Мишку обратно не возьмет. – Слушай, Серый, а ты не хочешь подработать? Тут я вписался - мешки грузить. Платят нормально.
- Ты че, Жень, с дуба рухнул? – басист Серега даже зевать перестал, - какие мешки? Я музыкант, а не грузчик.
Он вышел из ресторана и тут его окликнули:
- Женька, ты что ли?
Он обернулся. Перед ним стоял Серега, такой же, каким он видел его последний раз лет шесть назад. Только виски поседели. И куртка обтрепалась.
- Привет.
-Привет. А ты того, забурел. Ну как бизнес? Все сахаром торгуешь?
- Да нет, не сахаром.
-А чем?
Да, фигня. Акциями.
- Хорошо торгуешь, смотрю.
- По-разному. Сам-то как?
- Нормально. Сегодня в «Подвале» играем. Приходи. Если хочешь.
- Не могу. Дела.
- А…Слушай, не одолжишь пару рублей? А то заплатят только вечером…
Он достал кошелек, достал сто евро и дал Сереге. Тот присвистнул :
- Ну , смотри, у меня сдачи нет.
- Не надо сдачи.
- Ну ты сила. Спасибо.
- Ну, мне пора, - сказал он и похлопал его по плечу.
- Давай. А то заходи, вспомним юность.
- Посмотрим, бывай.
Он сел в машину, и пока водитель выруливал со стоянки, он смотрел, как худой Серега в потертой куртке переходит проспект, с гитарой за спиной – свободный как птица.
-Нет, все правильно, - подумал он , - все правильно я тогда сделал. Фигово мы играли. Фигово.
Налево
Повернув за угол, она опять отругала себя - ну сколько можно! Неужели трудно запомнить, что от почты нужно поворачивать налево! Налево, не направо. Что за кретинка…
Она уже шестой год ходила по этим чужим улицам , и вечно путалась. Всякий раз, как возвращалась с почты домой – вечно шла направо.
Как дома.
Дома надо было направо – через сквер , мимо булочной – вот и дом. А тут путается.
Главное, все другое, все – страна, язык, соседи. И ей все нравится – и страна, и язык, и соседи… И мужу нравится. И детям.
А как возвращается с почты, где то получает посылочки, то отправляет – вечно – забирает направо .
Она пошла обратно, смущенно улыбаясь над своей ошибкой.
В парке играли дети, она остановилась посмотреть на их веселые лица, послушать их смех. Свои были уже взрослые, приезжали по праздникам или на выходные, и некоторые русские слова замещали на иностранные.
А эти – такие маленькие еще, еще не подростки, еще дети.
У нее не было ностальгии.
Когда снесли их дом, в котором всю жизнь прожили ее родители, в котором родилась она, а потом ее дети – она проходила мимо (переехать им пришлось на другой конец города, а работа была рядом с домом, со старым домом) . Из-за высокого забора доносились детские голоса. Она нашла просвет в заграждении.
Там играли дети. Чужие какие-то.
Прыгали в этой каменно-кирпичной трухе, кидались обломками штукатурки, рассекали как , хлыстом, воздух обрывками старых проводов, хохотали, найдя то сломанный стул, корчили рожи, глядя через чудом уцелевшие оконные рамы.
Она посмотрела и пошла дальше.
А вечером муж завел в который раз тему про отъезд, про лабораторию, которую ему предлагают.
И она неожиданно для себя согласилась.
Они переехали, и все устроилось на удивление хорошо.
И даже ностальгии никакой не было.
Будущим летом
Он сам себе удивлялся, насколько он собран и сосредоточен. Моя чашку после завтрака, он с удовлетворением подумал о том, что вот – даже руки у него не дрожат – так он умеет быть хладнокровным перед лицом горя.
Поставил чашку аккуратно, как всегда любила Лена – ручкой вправо – чтобы удобно было брать - тщательно вытер капли на столе, поправил полотенце.
Из больницы позвонили вчера вечером и сказали :
- Игорь Викторович, Вам надо завтра подъехать.
- А как Лена? Как операция? – начал было он.
- Завтра, все завтра, - сказал сухой скорбный голос. И трубку повесили.
Пока он ехал через весь город в эту больницу ( в метро ехал, на перекладных, что-то ему подсказывало, что ему потребуется выпить), он думал о том, что все мы смертны, и что вот – кто ж знал, что ему придется хоронить Ленку, с которой вместе тридцать лет, и что остается вдовцом. Он одергивал себя, что, может, еще не все так плохо, может, будет еще долгое мучительное угасание Лены на его руках, тяжелый запах в спальне, уколы, отведенные взгляды, диетические блюда, дорогие лекарства, шприцы в мусорном ведре, но гнал, гнал эту мысль. Он был готов ко всему, но Лена – Лена этого не заслуживала. Бедная Ленка - такая всегда веселая, молодая, энергичная, заводная, в пятьдесят выглядит на тридцать пять, всем на зависть и удивление, нет, нет, зачем ей это.
Он сможет без нее, сможет, только надо будет сразу сделать ремонт, снять все эти ее розовые занавески с окон – они просто всегда будут напоминать ему о ней. Он все переменит, начнет жизнь заново, без Лены. Что , так , значит, распоряжается судььба…
Он чувствовал в себе силу и стойкость принять печальную весть, и репетировал свой взгляд, когда войдет к ней в палату, такой беспомощной…
Наверняка они ей пока еще ничего не сказали, сначала решили сообщить мне, - думал он, и чувство нежности и горечи заполняло его. Главное, не выдать, не выдать ей, думал он, пусть она умрет, видя мою заботу и мужскую нежность.
Перед мостом была вечная пробка. Он задумался, глядя на блики солнца на воде, на первую листву , зеленым облаком появившуюся на деревьях в сквере. Подумал, что в этом году , видимо, отпуск будет проводить один. Или , может, пригласить эту Светлану, с которой познакомился недавно? Нет, нет, это нехорошо, об этом думать, оборвал он себя, он должен сосредоточиться на другом, на Лене.
Пробка наконец двинулась, автобус переехал через мост, и он вздохнул. Ладно, подумал он, в этом году так, но вот в следующем…В следующем он уж отдохнет от всего этого как следует. Он молодой мужчина, и это уже не оскорбит Леночкину память.
В кабинет врача он вошел с торжественным скорбным лицом. Я не истерик, думал он про себя, я сильный, я готов выслушать все, что мне собирается сказать доктор.
Врач глянул на него мельком , вздохнул и сказал:
- Она уже в палате, так что можно ненадолго к ней пройти. Но вы приготовьтесь – придется повозитьься.
- Понимаю, - ответил он, неприятно отметив слово «повозиться». –Все-таки врачи – страшные циники, что ж сделаешь, такая работа, чувства огрубляются…
- Ну вам Татьяна Юрьевна уже все объяснила, да? – врач явно куда-то спешил. – Забирать ее можно в понедельник. Можно, конечно, и завтра домой. Но швы…Пусть полежит. Придется за ней поухаживать немного. Вы уколы умеете делать?
- Нет, - сказал он недоуменно.
- Ну, это не проблема, сестра из поликлиники будет приходить. Ей нагрузок месяца три никаких нельзя, тяжелого не поднимать. На море в этом году лучше не ездить, и вообще на юг. Да и в следующем тоже. А то она тут уже размечталась – бледная, говорит, я какая, за окном май, почки распустились, а я бледная…Женщина… врач рассмеялся.
Лучше на дачу. Дача у вас есть? Но это потом уже, пусть отлежится…
- -Я не понял, - перебил его странный разговор Игорь Викторович, - а…как прошла операция?
- Прекрасно прошла, - врач удивленно на него глянул, - того, чего мы боялись, у нее нет, опухоль доброкачественная, все хорошо.
Так что вы сейчас моете пройти к ней, она вам скажет, что ей нужно – у нее список – лекарств там, витаминов…
Я, простите, спешу. И поздравляю вас.
И он попрощался.
Игорь Викторович прошел в палату, деревянно ступая.
- Игорь! – окликнула его Лена.
Он не сразу понял, на какой из восьми кроватей лежит его жена, прошел к ней, неловко сел на край матраса.
Лена улыбалась , бледная, но глаза сияли.
- Представляешь, Игорь, оказывается, все не так страшно, я уже думала, что…А оказывается, все хорошо. Я , если честно, боялась, что…
Он взял ее руки в свои и вдруг зарыдал, как-то бурно, по-бабьи, сотрясаясь всем телом.
Кто-то совал ему стакан с водой, кто-то вышел из палаты, держась за поясицу.
- Вот что значит – хороший муж, - говорили в палате после его ухода, - прям затрясся весь от радости, заплакал…- а мооой…
- А ваш –то видно – заботливый мужчина, правильный.
- Да, - отвечала Лена, блестя глазами, - правильно выбрать мужа – большое счастье… А будущим летом поедем на море…
Усилитель сгорел, Мишка разругался на последней репетиции со всеми и ушел, забрав свои барабаны. Денег оставалась либо на трамвай, либо на сигареты.
Он выбрал сигареты и пошел пешком через мост.
В конце концов, подумал он, заработаю денег, куплю усилок, соберу парней снова, будем играть. А там, может, и Мишка остынет, вернется. А если не вернется - то и фиг с ним – что он, последний барабанщик в городе, что ли?
Он бросил окурок в воду, посмотрел, как тот поплыл маленьким корабликом, перекинул свою гитару на другое плечо и пошел к дому.
Он даже не волновался, когда набирал номер на визитке – черной с золотым – как надгробие – такой был шик. Этот Пашка дал ее в клубе, где они выступали - Парни, вы классные, вот без дураков – классные! Ты звони – если что. Вот надо будет что-то – звони. И просто так звони - разберемся – и лез пьяно целоваться.
- А, да, помню, - сказал чужой голос. – Работу? Ну давай, подгребай к вечеру, порешаем, сейчас извини, старик, времени нет.
- Слушай, ну вот особо никакой работы нет сейчас, - говорил он ему вечером. – Только тяжелая физическая.
- Что за работа?
- Да понимешь…Я ж сахаром торгую…Ну вот приходит состав – там несколько вагонов с сахаром. В мешках. С Украины. Ну вот…Да ты ешь, ешь, не давись слюной – он подвинул к нему блюдо креветок, - да, так вот …короче, эти мудилы то мешки фиговые берут, то ли при загрузке они рвутся…Короче, надо зашивать эти мешки, прямо там, в вагонах. А потом грузить. Один зашитый мешок – полтинник. Каждая отгруженная тонна – штука.
- Окей. Как платишь? – спросил он.
- Сразу. На месте. Мешки тяжелые – по пятьдесят кэгэ, - Пашка посмотрел с сомнением на его худую фигуру. – И работа грязная.
- Плевать.
- Чего, совсем гитара не кормит? Вот хрень, да?
- Да.
Недели через три он позвонил ребятам, сказал, что скоро все будет – репетиции, точка, новые барабаны.
- Мишка вчера заходил, - сказал, зевая, Серега, - говорит, готов снова с нами.
- Порешаем, порешаем, - буркнул он. Он уже знал, что Мишку обратно не возьмет. – Слушай, Серый, а ты не хочешь подработать? Тут я вписался - мешки грузить. Платят нормально.
- Ты че, Жень, с дуба рухнул? – басист Серега даже зевать перестал, - какие мешки? Я музыкант, а не грузчик.
Он вышел из ресторана и тут его окликнули:
- Женька, ты что ли?
Он обернулся. Перед ним стоял Серега, такой же, каким он видел его последний раз лет шесть назад. Только виски поседели. И куртка обтрепалась.
- Привет.
-Привет. А ты того, забурел. Ну как бизнес? Все сахаром торгуешь?
- Да нет, не сахаром.
-А чем?
Да, фигня. Акциями.
- Хорошо торгуешь, смотрю.
- По-разному. Сам-то как?
- Нормально. Сегодня в «Подвале» играем. Приходи. Если хочешь.
- Не могу. Дела.
- А…Слушай, не одолжишь пару рублей? А то заплатят только вечером…
Он достал кошелек, достал сто евро и дал Сереге. Тот присвистнул :
- Ну , смотри, у меня сдачи нет.
- Не надо сдачи.
- Ну ты сила. Спасибо.
- Ну, мне пора, - сказал он и похлопал его по плечу.
- Давай. А то заходи, вспомним юность.
- Посмотрим, бывай.
Он сел в машину, и пока водитель выруливал со стоянки, он смотрел, как худой Серега в потертой куртке переходит проспект, с гитарой за спиной – свободный как птица.
-Нет, все правильно, - подумал он , - все правильно я тогда сделал. Фигово мы играли. Фигово.
Налево
Повернув за угол, она опять отругала себя - ну сколько можно! Неужели трудно запомнить, что от почты нужно поворачивать налево! Налево, не направо. Что за кретинка…
Она уже шестой год ходила по этим чужим улицам , и вечно путалась. Всякий раз, как возвращалась с почты домой – вечно шла направо.
Как дома.
Дома надо было направо – через сквер , мимо булочной – вот и дом. А тут путается.
Главное, все другое, все – страна, язык, соседи. И ей все нравится – и страна, и язык, и соседи… И мужу нравится. И детям.
А как возвращается с почты, где то получает посылочки, то отправляет – вечно – забирает направо .
Она пошла обратно, смущенно улыбаясь над своей ошибкой.
В парке играли дети, она остановилась посмотреть на их веселые лица, послушать их смех. Свои были уже взрослые, приезжали по праздникам или на выходные, и некоторые русские слова замещали на иностранные.
А эти – такие маленькие еще, еще не подростки, еще дети.
У нее не было ностальгии.
Когда снесли их дом, в котором всю жизнь прожили ее родители, в котором родилась она, а потом ее дети – она проходила мимо (переехать им пришлось на другой конец города, а работа была рядом с домом, со старым домом) . Из-за высокого забора доносились детские голоса. Она нашла просвет в заграждении.
Там играли дети. Чужие какие-то.
Прыгали в этой каменно-кирпичной трухе, кидались обломками штукатурки, рассекали как , хлыстом, воздух обрывками старых проводов, хохотали, найдя то сломанный стул, корчили рожи, глядя через чудом уцелевшие оконные рамы.
Она посмотрела и пошла дальше.
А вечером муж завел в который раз тему про отъезд, про лабораторию, которую ему предлагают.
И она неожиданно для себя согласилась.
Они переехали, и все устроилось на удивление хорошо.
И даже ностальгии никакой не было.
Будущим летом
Он сам себе удивлялся, насколько он собран и сосредоточен. Моя чашку после завтрака, он с удовлетворением подумал о том, что вот – даже руки у него не дрожат – так он умеет быть хладнокровным перед лицом горя.
Поставил чашку аккуратно, как всегда любила Лена – ручкой вправо – чтобы удобно было брать - тщательно вытер капли на столе, поправил полотенце.
Из больницы позвонили вчера вечером и сказали :
- Игорь Викторович, Вам надо завтра подъехать.
- А как Лена? Как операция? – начал было он.
- Завтра, все завтра, - сказал сухой скорбный голос. И трубку повесили.
Пока он ехал через весь город в эту больницу ( в метро ехал, на перекладных, что-то ему подсказывало, что ему потребуется выпить), он думал о том, что все мы смертны, и что вот – кто ж знал, что ему придется хоронить Ленку, с которой вместе тридцать лет, и что остается вдовцом. Он одергивал себя, что, может, еще не все так плохо, может, будет еще долгое мучительное угасание Лены на его руках, тяжелый запах в спальне, уколы, отведенные взгляды, диетические блюда, дорогие лекарства, шприцы в мусорном ведре, но гнал, гнал эту мысль. Он был готов ко всему, но Лена – Лена этого не заслуживала. Бедная Ленка - такая всегда веселая, молодая, энергичная, заводная, в пятьдесят выглядит на тридцать пять, всем на зависть и удивление, нет, нет, зачем ей это.
Он сможет без нее, сможет, только надо будет сразу сделать ремонт, снять все эти ее розовые занавески с окон – они просто всегда будут напоминать ему о ней. Он все переменит, начнет жизнь заново, без Лены. Что , так , значит, распоряжается судььба…
Он чувствовал в себе силу и стойкость принять печальную весть, и репетировал свой взгляд, когда войдет к ней в палату, такой беспомощной…
Наверняка они ей пока еще ничего не сказали, сначала решили сообщить мне, - думал он, и чувство нежности и горечи заполняло его. Главное, не выдать, не выдать ей, думал он, пусть она умрет, видя мою заботу и мужскую нежность.
Перед мостом была вечная пробка. Он задумался, глядя на блики солнца на воде, на первую листву , зеленым облаком появившуюся на деревьях в сквере. Подумал, что в этом году , видимо, отпуск будет проводить один. Или , может, пригласить эту Светлану, с которой познакомился недавно? Нет, нет, это нехорошо, об этом думать, оборвал он себя, он должен сосредоточиться на другом, на Лене.
Пробка наконец двинулась, автобус переехал через мост, и он вздохнул. Ладно, подумал он, в этом году так, но вот в следующем…В следующем он уж отдохнет от всего этого как следует. Он молодой мужчина, и это уже не оскорбит Леночкину память.
В кабинет врача он вошел с торжественным скорбным лицом. Я не истерик, думал он про себя, я сильный, я готов выслушать все, что мне собирается сказать доктор.
Врач глянул на него мельком , вздохнул и сказал:
- Она уже в палате, так что можно ненадолго к ней пройти. Но вы приготовьтесь – придется повозитьься.
- Понимаю, - ответил он, неприятно отметив слово «повозиться». –Все-таки врачи – страшные циники, что ж сделаешь, такая работа, чувства огрубляются…
- Ну вам Татьяна Юрьевна уже все объяснила, да? – врач явно куда-то спешил. – Забирать ее можно в понедельник. Можно, конечно, и завтра домой. Но швы…Пусть полежит. Придется за ней поухаживать немного. Вы уколы умеете делать?
- Нет, - сказал он недоуменно.
- Ну, это не проблема, сестра из поликлиники будет приходить. Ей нагрузок месяца три никаких нельзя, тяжелого не поднимать. На море в этом году лучше не ездить, и вообще на юг. Да и в следующем тоже. А то она тут уже размечталась – бледная, говорит, я какая, за окном май, почки распустились, а я бледная…Женщина… врач рассмеялся.
Лучше на дачу. Дача у вас есть? Но это потом уже, пусть отлежится…
- -Я не понял, - перебил его странный разговор Игорь Викторович, - а…как прошла операция?
- Прекрасно прошла, - врач удивленно на него глянул, - того, чего мы боялись, у нее нет, опухоль доброкачественная, все хорошо.
Так что вы сейчас моете пройти к ней, она вам скажет, что ей нужно – у нее список – лекарств там, витаминов…
Я, простите, спешу. И поздравляю вас.
И он попрощался.
Игорь Викторович прошел в палату, деревянно ступая.
- Игорь! – окликнула его Лена.
Он не сразу понял, на какой из восьми кроватей лежит его жена, прошел к ней, неловко сел на край матраса.
Лена улыбалась , бледная, но глаза сияли.
- Представляешь, Игорь, оказывается, все не так страшно, я уже думала, что…А оказывается, все хорошо. Я , если честно, боялась, что…
Он взял ее руки в свои и вдруг зарыдал, как-то бурно, по-бабьи, сотрясаясь всем телом.
Кто-то совал ему стакан с водой, кто-то вышел из палаты, держась за поясицу.
- Вот что значит – хороший муж, - говорили в палате после его ухода, - прям затрясся весь от радости, заплакал…- а мооой…
- А ваш –то видно – заботливый мужчина, правильный.
- Да, - отвечала Лена, блестя глазами, - правильно выбрать мужа – большое счастье… А будущим летом поедем на море…
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
прелестная подборка)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
Моя бабушка любила ласково приговаривать: "Человек - это ж такая сволочь, самого себя завсегда оправдает."
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(я исключительно о персонаже, не о том, как написано. это уж не мне судить.)
no subject
(no subject)
(no subject)
no subject
Большое Вам спасибо, очень понравилось.
(no subject)