strogaya_anna | (no subject)

Я впервые увидела его вскоре после нового года – мельком, мельком, не особенно заинтересовавшись. Потом постепенно встречи стали чаще , и сейчас я почти к нему привыкла, знаю его мелкий быт

– банки с солеными огурцами под кухонным столом, книги, книги, много книг, некоторые с лиловыми штампами уже не существующих библиотек, клеенка на столе, половичок у дверей, на вешалке – пальто серое и куртка коричневая, кожаная, ношеная.

Я примерно догадываюсь, где он живет – какой-то крохотный провинциальный городок – я плохо знаю провинциальные русские городки, так, проезжала несколько раз сквозь – но что-то типа Луги, Старой Руссы, Кингиссепа или Ржева, только дальше, дальше от трасс, по которым хоть иногда проезжают экскурсионные автобусы.

Такой городок, знаете, одно-двух-этажный, церковь, в которой долго был клуб или кинотеатр, а теперь снова церковь, высокие серые заборы, летом все в сирени, осенью – в яблоках, зимой – лают собаки, не видимые из-за сугробов, рано гаснет свет в домах…

Он сидит допоздна, читает - Ницше, Ленина, Капитал Маркса с карандашиком, с пометками на полях, взятые из библиотеки разрозненные тома Бердяева, Толстого и Чехова. Еще – стыдливо, пряча от самого себя за шкаф – старые номера Плейбоя, какие-то порнографические плакаты, которые смотрит всякий раз с вороватым наслаждением.

Он курит, тяжело кашляет, что-то пишет в старые гроссбухи, пока варит себе картошку в мундире, смотрит сквозь небольшое оконце, за которым пыльная улица, луна, соседский самосвал.

Иногда ночью он выходит и расклеивает на столбах, заборах и на автобусной остановке самодельные плакаты. На них разноцветными маркерами написано :

Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей добродетели еще жить и не жить более.

Так говорил Заратустра.

Или:

Свет низошел на меня: мне нужны спутники, и притом живые, -- не мертвые спутники и не трупы, которых ношу я с собою, куда я хочу.

Так говорил Заратустра

И другие, подобные плакатики он старательно рисует и расклеивает глубокой ночью. когда городок лежит во тьме, и только у круглосуточного магазина светится витрина и стоят несколько парней и полноватая девица.

Его пока не застукали, и городок полон ленивыми слухами про автора этих плакатов, местным полицейским уже поставлено на вид, что, возможно, это дело рук тайных городских экстремистов, но они думают, что это дурит сын Натальи Андреевны Семагиной, который учится где-то в Питере, и иногда приезжает к матери подкрепиться картошкой и квашеной капустой.

Я пока не знаю, зачем он мне является, пока я мою посуду, гуляю или курю, глядя в окно – может быть, это зреет маньяк, может быть, это второстепенный герой, который понадобится только к лету, чтобы выдать важную фразу и сместить действие, а может, это так и уйдет в тину, как уходит многое, что тревожит меня и по ночам, и белым днем, пока я хожу по супермаркету с тележкой.

Пока там никакого действия, в этом пыльной маленьком городишке, но я уже знаю, как у него пахнет в доме, как тяжело он кашляет, как у него слезятся глаза от чтения по ночам.

А еще я вижу его сны.